Опять мой Вовка.

Мысли сегодня переносят меня в юность, и вспоминается мне, что в те годы считалось в нашем городе, что самая элитарная молодежь обитает в стенах консерватории и в аудиториях архитектурного факультета Политеха.

Это были небожители. Я был в то время, как и сейчас, очень далёк и от архитектуры и от классической музыки, как исполнительской, так и теоретической. И что интересно, я отчётливо помню, что в те "счастливые" минуты, когда я попадал в компанию этих "полубогов", чувства мои раздваивались:

с одной стороны - да, они и правда были в чём-то более продвинуты, чем мои друзья детства, мои одноклассники и однокурсники но, в то же время, в них было что-то такое, что заставляло меня держаться от них на определённом расстоянии. Я был не в своей тарелке, ну не было мне комфортно в их среде.

Это были дети из профессорских семей, дети больших министерских чиновников, работников торговли.

Они ни в чём передо мной виноваты не были, но они жили в другом мире, их жизнь имела другое наполнение и я, порой, только интуитивно догадывался о чём они говорят. Эти парни и девчонки вели себя так, что даже не возникало сомнений в том, что все они будущие великие музыканты, архитекторы с мировым именем, а я и мои друзья-приятели - мы были будущие никто и неизвестно кто... Настоящий раскол между мной и этого сорта компаниями, произошёл по предсказуемым причинам и при следующих обстоятельствах: - мой самый близкий друг Вовка, которому я посвятил рассказ "Первые татары", был обязан пойти и поздравить двоюродную сестру Адельку с днём рождения.

И было это очень для нас с Вовкой не к стати, поскольку, мы уже договорились с друзьями о встрече совсем в другом месте... Но нужно было ехать к Адельке. Предки дали Вовке для подарка огромную коробку конфет, мы купили коньяк и цветы и забиляшились на этом мероприятии. Аделя училась в Политехе и гостями её были именно те, кого я описывал выше. Двенадцать очкастеньких мальчиков с нежными ручками и примерно 15 - 20 девочек - эдаких мальвин, которые пытаются одновременно изображать и шлюху и недотрогу.

Одним словом - тошнотворная обстановочка. Вовка был тогда в десятом классе, ему только что исполнилось восемнадцать, а мне было двадцать с небольшим и вся эта компания была старше меня на два-три года. Вовка заметил, что наш пятизвездОвый армянский коньяк оставили на кухне, и конфеты- хорошие дорогие, но местные - тоже гостям подать постеснялись. Да и цветы было девать некуда и их даже не поставили в воду... Я понимал, что он на взводе и чувствовал, что надо уходить и побыстрее, но было неудобно предлагать это, не моей же сестры праздник. Я был единственный из присутствующих, на котором не было ни джинов американских, ни вообще чего-либо фирменного. И вдруг, один из этих ребят что-то едкое по этому поводу ляпнул. Я даже смутиться не успел, а девицы не успели прыснуть, как Вовка мой, своим коронным правым ответил на это замечание. В следующую секунду он опрокинув стол, прижал им нескольких парней к противоположной стене, а мне оставалось только поднять с пола вилку и встать с Вовкой спина к спине.

Все остолбенели, девки не визжали, очкарики не двигались, все были просто парализованы, шокированы. Только этот парень барахтался на полу в крови и салатах. Мы поняли, что можно уйти. Вовка метнулся на кухню и сунул мне в руки наши цветы, коньяк и конфеты, а сам вернулся в комнату и схватил две рюмки, сунул их в карман и мы вышли.

На улице мы стали так смеяться, что на нас смотрели как на сумасшедших! Это было замечательное животное чувство, когда два молодых и здоровых существа радовались тому, что они успешно покинули заражённую опасной болезнью территорию. Мы ни о чём не говорили, но было очевидно то, что если мы в мире этих "исключительностей" чувствовали себя не очень уютно, то они, как только оказались в нашем мире - вообще были ни на что не способны. Они просто не выжили бы там, где свободно дышали мы.

Потом мы сели в трамвай, выпили там по рюмочке коньяка, закусили конфетками и стали угощать тех, кто ехал в нашем трамвае. Нам повезло, народ попался простой и понимающий и никто, кроме вожатой не отказался. Компания наших друзей разошлась, мы не успели. Девчонки наши нам не открыли - обиделись. И мы поехали домой. На один вечер событий было достаточно.

Я конечно потом осознал, что дело не в консерватории и не в архитектурном, и конечно я знаю то, что выпускники этих заведений, это сотни замечательных людей и талантливых специалистов.

Мой рассказ о конкретных людях, с которыми столкнулся я.

 

Мы с Вовкой вспоминали этот случай лет через тридцать, незадолго до его смерти, и я сказал ему, что наверно можно было и не бить, а просто сказать. Но Вовка ответил, что он никогда не жалел о том, что ударил этого парня. Аргументировал Вовка таким образом: во первых, сказал он, парень хотел унизить человека и на этом выиграть в глазах общества. Это уже подло. А во вторых: - он был старше, он был, как ему казалось, под защитой многочисленных друзей. Он совершал свой поступок явно рисуясь, пользуясь безнаказанностью, и нашей, как он предполагал слабостью, безответностью. А я мол, раз махнул и всё сразу встало на свои места - мнимые достоинства и его самого и его друзей рассыпались вместе с зубами и исчезли, а реальные достоинства - себя проявили. Слова, сказал Вовка, их ничему бы не научили, и скорее всего, он нашёл бы ответные слова и такие, что опустили бы и тебя и меня ещё ниже. Устроил бы целый цирк. А цирк - это не моё.

И я послушал его тогда и понял, что он прав. Я хорошо знал, что Вовка, по жизни, не позёр, не клоун и не болтун, он - боец.

 

P.S. Мир тесен, прошли годы и я узнал, что ни один человек из тех, кто гулял на дне рождения Адельки, не стал ни известным музыкантом, ни архитектором, более того, никто из них толком не работал по профессии. Аделя была в те времена удивительной красавицей, да и умницей, и я не удивлён тем, что она успешно вышла замуж, родила четверых деток, и таким образом, сделала головокружительную карьеру домохозяйки, прекрасной матери и жены! И вообще, всё бы было не так уж плохо, если бы Вовка сейчас был жив.