Необычайное происшествие с Маяковским на Триумфальной площади
Однажды, после реконструкции площади Маяковского, я собрался посмотреть,— что же там натворили перестройщики. Как теперь на ней смотрится памятник Маяковскому? Приехал, оказалось, что имя Маяковского у площади отобрали, она теперь, как когда-то встарь, снова стала Триумфальной. Но, это я попутно. Главное — памятник тот же, и слова на пьедестале остались те же.
Обошёл я памятник чтимому мною поэту кругом, прочитал многократно читанные слова:
И я,
как весну человечества,
рожденную
в трудах и в бою,
пою
мое отечество,
республику мою!
И захотелось мне спросить: "Ну как, Владимир Владимирович, вам сегодня наше Отечество?"
Поднял я голову к скульптуре поэта и вдруг — вижу...
Из бронзы,
корчась
и рвясь наружу,
Владимир Владимыч
шагнул с пьедестала.
— А ну-ка, люди!
Давай, показывай,
какою теперь
моя Родина стала?
Да, кстати,
год какой тут теперь у вас?
Сколько в бронзе
стоял я немой?
Как тут
рабоче-крестьянский класс?
Ведите меня,
полюбуюсь Москвой.
Видит, густеет толпа ротозеев,
рты пораззявили:
"Дядя, ты кто?"
— Я — Маяковский!
А вы, что за фрукты?
И кто тот жирный,
глядит из авто?
Похож на буржуя,
таких я видывал,
когда в Америку свершал вояж.
Но здесь,
у нас,
и такое чучело!
Куда же смотрит рабочий класс?
— Ха! Маяковский!
Видал в музее,
он застрелился,
ты чё несёшь?
— Да, застрелился.
Но видишь — ожил.
Так что же,
помнит меня молодёжь?
— Кто-то и помнит.
Да только зря вы,
все там делали советскую власть.
Нынче в России опять буржуи,
и рябчиков снова кушают всласть.
А класса рабоче-крестьянского нету,
заводы в развале,
в бурьяне земля.
Партию вашу сжили со свету…
Кровушку вы проливали зазря.
Другой продолжил, первому вторя:
— Вспять потекла тут у нас История.
"Серпы и Молоты" сгнили в болоте,
Там же "Знамёна Борьбы и Труда".
Снова Двуглавый Орёл в почёте.
Сброшена им с пьедестала Звезда.
Нынче тут вновь Капитал у власти,
Да и страны уж той больше нет,
Союз Советский порвали на части,
Про коммунизм, говорят,— это бред.
Ленин теперь не вождь, не гений,
А если и гений, то очень злой.
Хотят его вынести из мавзолея,
Но кое-кто за него горой.
Крик из толпы:
— Всё, как есть на духу!
Дедов дела размололи в труху.
Мразь поглотила "Весну человечества",
Мачехой стало нам наше Отечество.
Поэт нахмурился.
Верить ли на слово?
Вздулись от ярости желваки.
— Не удержали знамени красного?
Куда же смотрели большевики?
— Куда смотрели? Как хапнуть поболе,
Да и смотаться в буржуйский рай.
Им слуг народа наскучили роли,
И покатилась страна в раздрай.
Тут обратился старик к поэту,
С виду понятно — интеллигент:
— Скажите, в вашей поэме "Про это"
Меня интересует такой момент…
Его оттеснило волною тяжкой,
Толпа нарастала, как снежный ком.
Вот кто-то к поэту тянется с фляжкой,
Другой угощает его пирожком.
Их оттирает солидный дядя,
Берёт поэта под локоток,
И говорит, в глаза ему глядя,
Чеканя слова, видать — педагог:
— Воскресли, Владимир Владимыч, вы зря.
Давно уж угасла Советов заря.
Власть с капиталом, как с братом, сроднилась.
Гневом поэта лицо исказилось.
А тот продолжал:
— Пока были в скульптуре,
Вы — гений в поэзии, в русской культуре.
А если заявитесь к власти с упрёками,
Кончится дело тюремными сроками.
Или, быть может, отправят в дурдом.
Нынче походит страна на содом.
Скажут, мол, чудик какой-то свихнулся…
Поэт оттолкнул его, зло чертыхнулся,
В гневе поднял над собой кулачища
И загремел над толпой голосище:
— Граждане!
Слушайте!
Я — Маяковский!
Сбежал из Ада,
Сломав замки.
Уж очень, признаюсь, узнать было надо -
Чего тут добились большевики.
И вот, я здесь.
И что я слышу!?
Дух большевистский поник и угас.
Вновь капитал к вам пролез под крышу.
Забит, рассеян рабочий класс.
Мы
ради вас
надрывали жилы,
В холоде,
в голоде,
в страшной нужде.
Многих безвременно скрыли могилы.
Но возрождалась Россия в труде.
Фабрики строили,
шахты,
заводы,
Школы,
театры…
Пахали поля…
В братство республик сплотили народы,
В небе летали,
ходили в моря…
Крепла
и славилась
в битвах веков,
Красная
Армия
большевиков! (1)
И что же я вижу?
В России буржуи!
Враг торжествует,
в разоре страна.
В Тартар вернусь я,
что расскажу им?
Мне не поверит и сам Сатана.
Много мы там меж собою гадали
Строят ещё коммунизм, иль готов?
Но, что вы предков идеи предали,
Как расскажу? Скажут: Ты не здоров.
Меня вы на памятник тут водрузили.
Нашу отчизну, мол, пел поэт.
Слова мои тут вон отобразили.
Но той, что воспел я, Отчизны нет.
Я, как весну человечества,
Рождённую в трудах и бою,
Славил моё Отечество,
Республику мою. (2)
Мы рушили тысячелетнее «Прежде»,
Мы пересматривали миров основы, (3)
Мы возлагали на вас надежды,
А вы буржуинство творите снова…
Выньте, гулящие, руки из брюк —
Камень берите, нож или бомбу,
а если у которого нету рук —
пришел чтоб и бился лбом бы! (4)
Вдруг заметил — волнения в лицах,
Оглянулся — видит авто "ПОЛИЦИЯ".
Двое вышли, в толпе продираются.
Кто оратор, понять стараются.
Подошли.
— Гражданин, предъяви документ.
Перст указующий вперил поэт
На искорёженный монумент.
— Вот он, другого пока, что нету.
Да и к чему документ поэту?
Я Маяковский,
а вы — полиция?
Значит,
при власти вы холуи,
Сила в дубинке,
в глазах — амбиция,
Сытые ряхи,
ну, впрямь, бугаи.
Наглости этакой не ожидавшие,
Стражи порядка на миг стушевались.
Люди в толпе, сей сюжет наблюдавшие,
Прочь от греха потихоньку смывались.
Я лишь попятился за пьедестал,
И всё дальнейшее словно впитал.
Выйдя из краткого оцепенения,
Преодолел полицейский смущение:
— Ну, Маяковский, давай свои рученьки,
Надень-ка, сержант, на него наручники.
Пока не бывало у нас маяковских,
Там разберутся, ты из каковских.
— Мне кандалы! Ах ты, гнида буржуйская,
Мразь, паразит, подлипала холуйская.
В ярости страшен живой был поэт,
А на ожившего удержу нет.
Вырвал наручники у полицая
И по мордам, железякой бряцая:
— Я тебе этого, мразь, не прощу,
В Ад за собою тебя потащу.
Грохнулся наземь израненный страж.
Надо бандита, вошедшего в раж,
Остановить и спасать командира
(Вспомнил напарник о чести мундира).
Только к бандиту тут как подступиться?
В драку напарник ввязаться боится,
Силе преграда одна — пистолет.
Выстрел раздался и…
рухнул поэт.
Тут уж и те, кто смотрел издаля,-
Все растворились…
Разверзлась земля,
Щупальца чёрные тенью мелькнули,
В Тартар развёрстый два тела слизнули.
Ноги стрелявшего вдруг подкосились,
Но перед ним створки плавно закрылись.
Что было дальше — всё словно в тумане,
Дома очнулся,— лежу на диване.
Рядом жена, оба сына и дочка:
— Папа, нам тяжкая выпала ночка.
Ты, как безумный, по дому метался,
Всех разбудил, на кого-то ругался.
"Эй, — ты кричал, — убери пистолет!
Это и впрямь, настоящий поэт!"
Что же случилось? Какая беда?
Где пропадал ты? Ходил ты куда?
Я рассказал им, как вам, весь сюжет.
Только они мне смеются в ответ:
— "Новости", папа, уж всё рассказали.
Памятник два хулигана сломали,
Впрочем, уже их арестовали.
А “Маяковский” твой пойман,
— с трудом,
Дрался, кусался;
отправлен в дурдом.
Так что, папуля, людей не смеши,
Впрочем, про это стишок напиши.
Что тут ответить, коль, в нашей семье
Верят вещаниям больше, чем мне.
Люди! Поверьте, хоть вы в мой рассказ,
Я, как свидетель, поведал для вас
Чистую правду.
Глаза лишь закрою
Тартар разверстый опять предо мною…
С ужасом вижу я щупальце это,
Что увлекло в преисподню поэта.
Май 2013 - Ноябрь 2015
(1) Маяковский, "Десятилетняя песня"
(2) несколько изменённые строки из поэмы Маяковского "Хорошо"
(3) несколько изменённые строки из стихотворения Маяковского "Революция"
(4) Маяковский, "Облако в штанах"
