Картина (конкурсное "Ужасы". Третье место)
По некоторым житейским делам занесло меня в маленький провинциальный городок.
Попал я туда ближе к вечеру, уже темнело, ни родни, ни знакомых в этой местности у меня не имелось, и в привокзальном буфете я решил поинтересоваться у бойкой бабёшки на раздаточной, где тут можно переночевать.
Оценив мои роскошные, как у Якубовича усы цепким прищуренным глазом, она процедила – Брать что-нибудь будете?
Спохватившись, я оплатил котлеты и салат из огурцов. Присаживайтесь, - милостиво улыбнулась она щербатой улыбкой и вместе с котлетами на подносе принесла мне записочку с адресом.
- Вот здесь... Хозяйке скажете от Зины с площади. Примет, как родная. О цене договоритесь. Квартира рядом, на «Ленина», как выйдете – два поворота направо.
Я уплёл холодные котлеты, запил компотом и, бросив сотенную на чай, поплёлся на «Ленина».
В двухкомнатной квартире сдавалась одна из комнат.
Муся, пожилая желтолицая хозяйка - не то кореянка, не то китаянка, маленького росточка, с сигаретой в морковных губах и шёлковом халате небесно-голубого цвета, сделала широкий жест рукой и распахнула передо мной дверь моего временного пристанища.
Обстановка была скромна до безобразия. Посредине стояла большая старинная кровать, покрытая жаккардовым покрывалом, имелся стол, пара стульев семидесятых годов прошлого века и чёрно-белый телевизор, покрытый узорчатой кружевной салфеткой.
Напротив кровати висел портрет мужчины среднего возраста с мутноватыми, навыкате, глазами и седой бородой. Картина была в гипсовой манерной раме, окрашенной золотистой краской. Кое-где краска облупилась, и виднелись жёлтовато-белые сколы.
Я бросил мобильник на стол, запер дверь и упал на кровать прямо в одежде, как-то внезапно почувствовав сильную усталость.
Веки сами собой смежились, и я провалился в дремотный сон. Не знаю, сколько я спал, но вдруг разом очнулся и сел на кровати. В темноте ничего не было видно, лишь портрет в раме слабо светился, будто нарисованный фосфором.
Угадывался контур мужского тела, и на миг мне показалось, что он шевельнулся. Мне стало не по себе, я дёрнул кнопку ночника и вперился в изображение на картине. Каково же было моё изумление, когда вместо мужчины, я увидел лишь приоткрытую дверь.
Вот это да! – подумал я. Как же это мне мужик-то примерещился?!
Я разделся и нырнул в прохладу простыней. Комната вновь погрузилась во мрак. Я закрыл глаза, но почему-то не спалось, видно перебил недавний сон. Вдруг потянуло сыростью и прелью. Я услышал переливчатый звук и рассеянный свет, будто мириады светляков вдруг в едином порыве ринулись в одну точку, повинуясь какому-то неведомому инстинкту.
Свет шёл от картины, он плавно проплыл по комнате и, сделав зигзагообразное движение, окружил меня со всех сторон. Я не мог вымолвить и слова. Тело оцепенело, и язык прилип к гортани. Не знаю, как долго это длилось, но в какой-то момент вся эта светящаяся армада, как стая голодных пираний, ринулась на меня и сознание моё погасло.
***
Утром на пороге опустевшей комнаты возникла хозяйка. Она неторопливо прошаркала остроносыми шлёпанцами по скрипучему паркету, пошарила в брошенном бумажнике, осмотрела дорогой мобильник, лежащий на столе, и набрала на нём какой-то номер.
- Зина, привет! С меня причитается – сказала она в трубку, не сводя глаз с изображения мужчины с роскошными усами, как у Якубовича, в обрамлении золочёной, местами облупившейся, рамы...
