Три богатыря и "Орден узорниц" Глава первая"Начало пути"
Новые похождения трёх богатырей
Книга первая
Три богатыря и «Орден узорниц»
«И вновь пришла беда на землю русскую.
И вновь стали собираться добры молодцы».
- Летопись Времён, том XXI, глава 17.
Часть первая «Дембельский поезд»
Глава первая «Начало пути»
— До завтра!, — сказала Ночь уносящемуся вдаль Вечеру и заступила на вахту.
На тёмном, замёрзшем, украшенным невероятной красоты зимними узорами стекле вагонной двери, в самом её центре, появился маленький, едва заметный огонёк. Он то гас, то снова зажигался, напоминая одинокого светлячка, потерявшего своих друзей. И вот, когда он перестал мигать и стал светится ровным зелёным светом, стало ясно, что это — настоящий светлячок. Он осмотрелся по сторонам, будто бы хотел удостовериться в том, что никого нет, потёр свои передние лапки, поправил фонарик, который держал в следующей паре лапок и начал двигаться по поверхности вагонного стекла так, как двигается головка рекордера по болванке, нанося звуковые дорожки на будущую грампластинку. Он двигался быстро, по часовой стрелке, то и дело встряхивая затухающий фонарик, который оставлял светящуюся дорожку на стекле. Он удалялся всё дальше и дальше от центра стекла. Когда светлячок оказался у самого его края, он остановился. Обернулся, посмотрел на дорожку, напоминающую светящуюся зелёным светом грампластинку, и как довольный своим полотном художник, сделал движение передними лапками, напоминающее движение рук живописца, вытирающего вымытые кисти. Затем он ловко спрыгнул на ручку вагонной двери и выдул из почти потухшего фонарика остатки света в сторону светящейся дорожки, которая тут же стала похожа на большой огненный блин, поверхность которого переливалась всеми цветами зелёного спектра. Сверчок спрятал уже совсем потухший фонарик под крылышко и стал устраиваться поудобнее на дверной ручке так, словно он зритель, пришедший на спектакль в театр, а ручка — это мягкое и удобное кресло. Когда он окончательно умостился – сложил передние лапки на груди и стал смотреть на светящийся диск как на занавес. Было видно, что он пришёл не на премьеру. Сверчок смотрел так, как будто бы уже в сотый или тысячный раз видел представление. И вот оно началось. Занавес разделился ровно пополам и две его половинки стали разъезжаться в разные стороны. Кружащийся по спирали вихрь из снежинок и ярко-бирюзового света ворвался в пустой тамбур вагона-ресторана из просвета, образовавшегося между двумя половинками блина-занавеса. Он, как могучий змей, вырвавшийся из длительного заточения, сворачивался в кольца. Казалось голова змея пыталась догнать свой хвост. В самом центре этого, похожего на водоворот, стремительного светящегося потока, едва просматривалась женская фигура в широкого кроя сорочке и вольном сарафане. Вихрь быстро, как послушный котёнок под ласкающей его рукой хозяина, затихал и, вместе со снежинками, опускался на пол. Женщина, нежно, как-бы «по шерсти» гладила правой рукой этот мощный поток и становилась осязаема. И, чем ниже опускались снежинки, тем заметнее становилось, что сорочка и сарафан превращаются в форменную одежду. «Сделай пару оборотов и закроются ворота», — сказала она и, похожий на змея, вихрь, сделав два оборота вокруг её ног, стал послушно вползать в просвет между половинками занавеса, которые уже быстро двигались друг к другу. Махнув на прощание тоненьким хвостом вихрь исчез. Половинки снова образовали светящийся диск, который вспыхнул, как последний залп салюта и погас, оставив на стекле едва заметную мерцающую точку. И вот, когда всё окончательно стихло, в тамбуре стояла женщина лет сорока-сорока пяти. Это была Веда. Она протянула левую руку к дверной ручке и светлячок спрыгнул с неё на открытую ладонь. Светлячок достал фонарик, открыл его дверцу. Правой рукой Веда аккуратно сняла мерцающую едва заметным зеленоватым светом точку со стекла вагонной двери так, будто бы это был драгоценный камень и положила её внутрь фонарика. Светлячок закрыл дверцу фонарика. Из правого кармана пиджака Веда достала маленькую шкатулку и посадила его туда.
— Отдохни, малыш. Мы с тобой славно поработали, — Веда положила шкатулку в тот же карман.
— Промахнулась. Первый раз промахнулась, – негромко смеялась она и стряхивала снежинки с формы проводника, в которую была одета, – Хотя нет – по-моему я появилась там, где надо.
Таинственная незнакомка провела рукой по своим длинным, тёмно-русым, слегка вьющимся и растрёпанным волосам и они сами сплелись в красивый узел. Из левого кармана выскользнула шпилька, украшенная серебряным цветком Иван-чая и, описав в воздухе полукруг закрепила прическу Веды.
Поезд «Енисей», следующий по маршруту «Красноярск – Москва» набирал обороты, увозя в весну пассажиров из заснеженного еще Красноярска в сиреневую и ландышевую Москву. На столах, постукивая в такт колесам алюминиевыми ложками, стояли спутники всех дальних поездных путешествий — граненые стаканы в подстаканниках и пели пассажирам свою «Поездную колыбельную». «Та – та, та- дах. Та – та, та – дах…». Поезд окутывала ночь. Мужчины и женщины, возвращались с вахты и, погружаясь в сон, начинали строить планы на отпуск. Кто-то ремонтировал дом, сажал грядки, перекрывал крышу, высаживал розовые кусты, ставил новый забор. Кто-то покупал новую машину. Кто-то начинал испытывать «мандраж абитуриента» перед поступлением своего чада в «вышку». Кто-то уже качался на надувном матраце в тёплых морских волнах. Кто-то ехал к родителям в деревню и уже жадно вдыхал вкусный деревенский воздух. Но были и такие, которые не спали в эту, как потом оказалось, волшебную ночь. Да что там ночь - вся поездка оказалась богатой на странные, не вписывающиеся в обычный уклад жизни события, которые коренным образом изменили судьбы многих людей.
В вагоне-ресторане сидел мужчина и меланхолично держал в руке бокал с коньяком. Он ехал с вахты в пустую московскую квартиру. Давно пустую и одинокую. Даже собаку или, на крайний случай, рыбок он не мог позволить себе завести. Слишком подолгу он отсутствовал. Мужчина крутил в руках наполненный бокал, задумчиво смотрел на тёмные пейзажи, проносящиеся за окном, вздыхал и выпивал очередную порцию напитка. Туда же пришла женщина и, заказав себе бутылку шампанского, села за соседний столик, спиной к мужчине. Она будет отмечать свой Новый год одиночества. Когда ей принесли заказ она ловко, без хлопка, не пролив ни капли напитка, открыла бутылку «Крымского полусладкого». Так могут открывать шампанское только одинокие, натренированные в этом деле женщины, привыкшие сами себя поздравлять на Новый год и Восьмое марта. Налив себе первый бокал, она поставила бутылку на стол, взяла бокал в руку и стала смотреть в сторону выхода в тамбур. Как будто ждала кого-то. Но этот кто-то не торопился появиться. Вдруг в тамбуре, как молния, на миг озарив через стекло ярким светом ресторан, блеснула вспышка. И тут же погасла. Мужчина и женщина, вскочив со своих мест и, едва не столкнувшись лбами, извиняясь и толкая друг друга в узком проходе спешно направились в тамбур. Но, ничего и никого там не обнаружили. Продолжая извиняться, они пошли назад к своим столикам. Казалось только они одни видели эту вспышку. Да и видеть эту вспышку было некому. Ресторан, обычно людный в это время, был пуст. Официанты на кухне натирали посуду, бармен флиртовал с молодой поварихой.
— Разрешите нарушить Ваше уединение? – мужчина подошёл к столику женщины держа свою початую бутылку коньяка и пустой бокал в одной руке. В другой руке он держал искусственную ромашку, которую вытащил из вазочки, стоявшей на его столе, – Меня зовут Олег. Хотя нет, не зовут – сам прихожу, – широко улыбаясь сказал мужчина, – Это Вам! Простите, что не настоящая. Настоящие в будущем, – сказал Олег, протягивая ромашку женщине.
— Моё уединение давно пора уже было нарушить. Лет эдак пятнадцать назад, – почти смеясь ответила женщина, – Приятно познакомиться, я Ольга, – принимая подарок женщина жестом пригласила мужчину присесть за свой столик.
А в это время от вагона-ресторана по направлению к восьмому вагону загадочно улыбаясь шла проводница.
— Ну вот! Еще одно дельце состряпала, – весело потирая руки говорила она и, то ли спрашивая кого-то невидимого, то ли размышляя вслух, но уже совершенно серьёзно произнесла, — И почему Мудр не разрешает чистить тропы…
Не спали в эту ночь еще несколько человек. В первом купе восьмого вагона строили планы на жизнь отличники боевой подготовки, «дембеля» ВДВ Муромов Илья, Добрынин Никита, Попов Алексей и их прапорщик Черноморов, который по предельному возрасту был уволен из армии и ехал домой – к матери в Вековку. По окончании службы ему была выделена квартира во Владимире, но ему хотелось перед обустройством своей холостяцкой берлоги побывать в родительском доме. Слишком долго он не видел маму и невозможно соскучился. Трудно ей одной управляться. Забор поди совсем развалился. Да и крышу давно уже пора чинить. В крайний его приезд начался ливень и так лило с потолка, что всю ночь пришлось выносить на улицу тазы и ведра с водой. Днем Черноморов наспех починил крышу и убыл на службу, едва не опоздав на поезд. «Эх, Ванечка, совсем измотался. Даже пироги забыл в дорогу. Да и приезжал ли вообще?» — вздыхала потом Мария Васильевна и долго смотрела на фото сына, где он – балагур, гроза деревенских мальчишек и спортивная надежда школы Иван Черноморов стоит на пьедестале почёта Гусь-Хрустального района. Он тогда победил в соревнованиях по бегу между школами района. «Мама, мама! Как же я соскучился!» — думал Черноморов. «Вот заберу тебя во Владимир и станем жить вдвоём. Ни огорода тебе, ни сельпо за версту от дома. Водопровод, спутниковое телевидение – сиди на кнопки жми и смотри что в мире делается, газовая плита, центральное отопление. Дрова не надо на себе тягать, с коромыслом надрываться. Молоко можно и на рынке купить. В кино тебя буду водить на фильмы старые. На все сеансы подряд. Шаль тебе куплю самую красивую. И конфет. Самых дорогих и самых вкусных. И кота тебе куплю. Модного – с глазами по пятаку и ушами странными. Серого такого. То ли албанец, то ли афганец, то ли британец. У жены командира такой был. Она носилась с ним как дурень с писаной торбой. По ветеринарам чуть тому нездоровится, по выставкам. Все медали собрала. Медали то собрала, а борщи варить разучилась. А у командира язва. Вот он слег в госпиталь и докторицу там встретил. У которой тоже кот был, но она не разучилась от этого борщи варить. Вот этим зельем приворотным командира нашего и приворожила. А жена его с котом осталась. И медалями…».
— Чайку не хотите, командиры? – прервала мысли прапорщика приятной наружности, ставшая Черноморову уже родной за годы мотания этим маршрутом проводница. На бейдже у неё значилось имя Веда. Она была чрезвычайно весела.
— А почему бы и да! – оживились и почти в один голос ответили «дембеля». Они настолько сдружились за время службы, что говорили почти всегда в один голос. Вот и сейчас они ехали в поезде «Енисей» и желание перед тем, как разъехаться по домам, у них было одно – Москва. Выросшие в глубинках они с детства мечтали увидеть столицу.
— А налей-ка нам своего фирменного чайку, Ведушка! – сказал Черноморов, – И приходи поболтать.
— Не извольте сидеть в ожидании! – весело сказала проводница и удалилась готовить фирменный чай, оставив после себя шлейф то ли духов, то ли туалетного мыла, в котором угадывался запах свежескошенного луга и лесных ягод.
— А симпатичная проводница, – сказал Никита и озорной огонёк блеснул в его больших, почти чёрных глазах.
Он был как-то по особому красив и слыл ловеласом. Нет, внешности экранного героя у него не было. Каштановые волосы, слегка курносый нос, пухлые губы, среднего телосложения и роста. Но его глаза! Его глаза очаровывали, притягивали, влекли. Телефонная книга его трещала номерами насовсем влюбившихся в него девушек и дам. Кого там только не было! Вики, Кати, Маши, Светы, Иры… Была даже пара-тройка Виолетт и Элеонор.
— Никитка! Ты опять за старое? Обещал же! А может это Судьба? – саркастично улыбнулся Лёшка.
Вообще то Никита был романтиком до «мозга костей». На перроне Красноярска он торжественно поклялся связать свою жизнь с той, про которую в сказках говорят «девушка в опасности». Это будет первая попавшаяся девушка, которую он встретит, когда сойдет с этого поезда. Ну слишком он верил в Судьбу. И Судьба тоже в него верила.
— Нет! Эти двое никогда не угомоняться! Ван Ваныч, ну что мне с ними делать? – Илья свесил голову с нижней полки, смеялся и пытался рукой достать до головы Никиты и «поправить» ему причёску, которую тот так тщательно укладывал пол часа назад.
Илья отличался от своих друзей прагматизмом и считал, что из всего нужно извлекать уроки. Один урок он извлек для себя на всю жизнь. Никогда не влюбляться и быть осторожнее с чувствами. Со своими чувствами.
— Э, орлы! А ну-ка давайте без фокусов! Лёшка, Никитка! Я еще от вашего последнего «залёта» не отошёл! – пытался строжиться Черноморов.
И трое пассажиров этого купе посмотрели на Никиту и расхохотались. Они вспомнили как месяц назад Никита не явился на вечернюю поверку. Дежурный по роте в третий раз прочёл его фамилию, но ответа так и не получил. И вот когда он был готов объявить тревогу в роту вбежал запыхавшийся Никита.
— Рядовой Добрынин! Где Вы были?, — закричал дежурный.
— Отлучался по срочному делу в город, — не раздумывая ответил Никита.
Имя тому срочному делу было Даша. Или Маша? Или Катя? А, впрочем, какая теперь разница. Никитке влепили три наряда вне очереди, а Илья и Лёшка долго еще подтрунивали над ним: «У тебя есть на сегодня срочные дела?»
— А вот и чай! Угощайтесь, командиры! – открыто улыбаясь в купе зашла Веда.
Ребятам на миг показалось, что она и Черноморов как-то хитро переглянулись. От чая исходил невероятный аромат малины и черной смородины. Аромат настоящих ягод, а не химия из пакетиков. Этот аромат наполнил купе и слегка опьянил парней. Чай пьянил еще больше. И после первого стакана парням виделась уже не обычная проводница, а ведуница в странно-красивой одежде с вьющимися по ветру русыми волосами и лицом Веды. В руках у неё были разные коренья и пахло от неё лесом и речкой.
Черноморов открыл свою дорожную сумку, достал оттуда три одинаковых свертка и вручил их Алексею, Никите и Илье.
— На долгую память обо мне, сынки. Надеюсь — сгодятся когда-то, – сказал Черноморов.
Но это уже был не обычный прапорщик. Одет он был в рубаху с запахом без воротника, подпоясанную на талии красным широким поясом, расшитым по краям желтыми нитками. Холщовые штаны его по ширине напоминали шаровары, которые были собраны у талии и подвязаны у щиколоток и под коленями. И одежда эта только подчеркивала и без того богатырскую фигуру прапорщика. Русые волосы его были подвязаны простой веревкой.
Недоумевая, парни молча положили свёртки в свои рюкзаки. «Да ну его! Привиделось» — подумал Илья. «Вот это попил чайку! И что Веда в него добавляет?» — спросил сам себя Лёшка. «А она очень даже ничего! Пожалуй, возьму номерок» — решил Никита. Подумав, что всё это от волнения и усталости, парни пожелали прапорщику и проводнице доброй ночи и заснули безмятежным сном юношей, готовившихся к большой и увлекательной взрослой жизни. Им снилась Москва, которую они видели только на картинках. Снилась воинская часть, еще совсем недавно такая близкая, но, с каждой новой станцией, удаляющаяся всё дальше и дальше в прошлое. Снились их родные российские глубинки, которые торжественно встречают их. Да много чего им снилось в ту ночь.
А поезд уносил их всё дальше и дальше — в жизнь, полную приключений и опасностей.
