Тут и там (так же тихо)
Он натуру имел утончённую
И за словом в карман не лез,
В век, где понятие упрощённое
О морали, не шёл с ней вразрез.
Точку зрения имел отличную
От стандартной, диктуемой вслух,
Был он в массе из серости личностью,
Непереносимой на дух!
И он злился, играя желваками,
Молча глядя сквозь мысли свои,
На ту жизнь, где вдруг стали собаками
Те, кто раньше считались людьми.
Наблюдал, только изредка вздрагивал,
Как вставал с ног на голову мир,
Как по плацу бежали вышагивать,
За еду, из соседних квартир.
За наглейшею ложью из каменных
И надменных, он, уст наблюдал,
Возвращению краснознаменных,
С болью в сердце, негодовал.
Повсеместному хамству и глупости,
Не умению "ни что" и "ни кем",
Жадности, воровству и скупости,
Обмана прозрачности схем,
Улюлюканью разной похабщине,
Становлению из грязи князей,
Как на койках больничных ржавчине,
Так нулю перспектив для детей
И увязшим в быту родным своим,
Пившим кровь, то и дело, ему,
И тому, что не ценен и не любИм...
Предавал он значение всему.
Но, в отличии от тех, с предчувствием,
Что чуть-чуть потерпеть, лишь, до благ,
Видел ясно он, ясно чувствовал
И осознавал: кто есть враг!
Ненавидел его дюже искренне...
"Как же ты презираешь народ!",
Ни огня в глазах, даже искры нет,
У которого, в мыслях о МРОТ!
И диктатор в его сердце пламенном
Был лицом всех свалившихся бед.
Нет его, так по принципу домино,
Мигом пальцем поманит ответ.
Призовёт скользких слуг он к себе сейчас,
Тьма падёт, воцарится рассвет
И Отчизна начнёт, по пол метра в час,
Выбираться из нынешних бед.
Ну, а тот, самозванец, сатрап и вор,
Что всю жизнь испоганил стране,
Столь ужасен его должен быть приговор,
Не по себе стало чтоб Сатане!
Предвкушал он и встречу их с глазу на глаз,
Как стоит на коленях тиран,
Умоляя простить, не губить в этот раз,
Весь в крови из смертельных ран.
Время шло, он на злобе зациклился в край,
Что не сдерживал внешний стоп-кран,
Пьяный рот повторял: "Уходи! Умирай!",
Руки же наполняли стакан.
И, сходя с ума в личном фарватере,
Проклиная весь мир, что не мил,
Спился тихо он, к чёртовой матери,
И ушёл так же тихо как жил...
***
Переполнило мозг пенье дивных птиц...
Он неспешно открыл глаза,
Ощутив на себе взгляды добрых лиц,
Которым было без слов что сказать.
Голова не болела, не сухо во рту,
Бок не тянет и почки молчат...
Он, привычный к тому, что невмоготу,
Не приучен так утро встречать.
Но понравилось... Запах чудесный вдруг
Уловил и втянул его нос...
Огляделся и до горизонта вокруг
Он увидел поля из роз,
Из тюльпанов, нарциссов и прочих цветов,
Чьих названий он даже не знал
И уже на девяносто девять пудов
Догадался куда попал.
А тревоги и страха - ну нету совсем,
Он, как-будто, наполнил нутро,
В миг рожденья, что наполняет нас тем,
Человечным небесным теплом.
И зверьки столь доверчиво тёрлись у ног
И улыбки ушедших друзей...
Всё без слов, но понятно, общения поток
Льётся бодро, как горный ручей.
Злобы нет, не осталось её и следа,
Словно не было бед и забот,
На любой позыв он готов сказать:"Да",
Здесь не принято наоборот.
В этой неге вселенской, под ником "покой",
Как-то встретил земного врага.
Улыбнувшись тому, лишь, кивнул головой,
А улыбка была широка!
Не забыл он ту ярость к тирану с Земли,
Но её он не смог ощутить
Ни под сердцем, "под ложечкой", даже в дали...
Вот, что значит - действительно ЖИТЬ!
И, со смехом, продолжили вместе свой путь
По морям и лугам, по лесам...
Невдомёк прошлой жизни была теперь суть:
Что мешало им жить также там?..
