Русалка. Почти по Андерсену. Глава 6.
6.
Несколько ночей подряд Митя ходил к камню и оставался там до тех пор, пока на востоке не начинало светлеть небо. Время пролетало незаметно. Он не спрашивал Асю ни о чём, держал слово, зато о себе рассказал почти всё. Ася умела слушать, но иногда задавала вопросы, которые ставили Митю в тупик. Например, однажды она спросила его, что такое «престижно». Митя рассказывал о своей будущей профессии и произнес это слово. Он объяснил. Ася долго думала, потом сказала:
— Поняла. Это значит, что тебе будут завидовать. Ну и что же тут хорошего?
Митя не нашёлся что ответить. А когда она спросила: «Так ты, значит, для этого учишься?» — он совсем смутился и перевел разговор на другое.
Ася была очень странная девушка. Она почти ничего не знала о телевидении и кино, читала совсем другие книги, чем Митя и большинство его знакомых. Зато прекрасно знала музыку. Она часто рассказывала Мите о композиторах и произведениях, которые ей нравились, а иногда пела. У нее был негромкий, но очень приятный голос. Она не стеснялась петь и делала это с удовольствием, которое придавало пению особое обаяние. О композиторах она говорила, словно они были не люди, а святые. «Они бессмертны! Понимаешь? — говорила она. — Их уже давным-давно нет, а мы их помним и знаем. При жизни их никто не считал великими. Почти все служили богатым, а сами были бедны. Почему же богатых забыли, а их нет? Потому что они умели превращать себя, свои мысли, чувства, лучшее, что в них было, — в музыку. Когда она звучит, они вдруг оживают и разговаривают с нами». Митя слушал её с удивлением и восторгом.
Ася рассказала ему о своем любимце — норвежском композиторе Эдварде Григе, а потом спела ему песню Сольвейг, девушки, которая всю жизнь ждала своего жениха, ушедшего на поиски счастья. Он очень долго искал его, где его только не носило, он и думать забыл о невесте, а она ждала. И дождалась, хотя ослепла от слёз. Когда он вернулся, это был уже другой человек, а она осталась такой же: чистой и любящей, как много лет назад.
И рассказ, и сама песня потрясли Митю. Когда Ася заканчивала песню, он был рад, что в темноте не видно его глаз, потому что он не смог сдержать слёз. Эти непрошенные, неожиданные слёзы испугали его — какой-то другой человек в нём плакал и переживал сентиментальную историю, и Митя ничего не мог с этим поделать.
Ася очень много знала о растениях и животных, но об истории и географии сведения у нее были обрывочны и своеобразны, что же касается техники, тут её неосведомленность была просто поразительна. Выяснилось, что у нее нет телефона, она ни разу не ездила в автомобиле, а о поездах и самолетах имела весьма смутное представление.
Митя уже не забивал себе голову догадками. Ни душевнобольной, ни даже чудачкой её нельзя было назвать, напротив, она казалась ему нормальнее и естественнее всех, кого он знал.
«Мало ли разных людей на свете, не могут же все быть одинаковыми. — думал он. — Вот у нас в институте: столько людей, каждый мнит себя единственным и неповторимым, а одеваются в одно и то же, одно и то же говорят, к одному стремятся. Да я и сам, как все… К сожалению…»
Как и раньше, он считал себя здравомыслящим и современным человеком, но в голову к нему стали приходить мысли, которые очень смущали его. Например, его стало тяготить сознание того, что в его жизни все предопределено, что он будет учиться, потом работать, вероятно, женится; появятся дети, которые тоже будут учиться, чтобы получить работу, работать, чтобы заработать на жизнь, рожать детей, чтобы научить их тому же самому… Круг замыкался, и Митя не мог найти в этом круге точки опоры: ради чего продолжается этот бесконечный процесс? Неужели только для того, чтобы заработать побольше денег, купить побольше вещей и… научить этому своих детей? Он чувствовал, что теряется, чего-то не понимает.
Возвращаясь в лагерь, он смотрел на всё другими глазами. Теперь при разговорах с людьми, которых он давно знал, у него порой возникало ощущение, что он видит их впервые. Словно на рентгеновском снимке он видел то, чего раньше не замечал: тщательно замаскированный эгоизм, ограниченность, какую-то душевную глухоту. Так ясно было, что их поступки диктуются практическими выгодами, заботой о том, чтобы, соблюдая известные приличия, получить как можно больше благ и удовольствий, заплатив за это по возможности меньше. Это ясновидение раздражало и беспокоило Митю. Он и раньше был не слишком общителен, теперь же стал сознательно избегать разговоров. Те, кто был в курсе, объясняли его нелюдимость разрывом со Светкой. Он не разубеждал, а сам словно замер в ожидании каких-то больших перемен.
(продолжение следует)
