Стенографистка

Её бы пальцами отстукивать канкан

в парижском кабаре. Но вот в чём дело:

с рожденья, в ней присутствующий демон

взрастил в её душе такие гроздья,

что бабочка попавшая в капкан

её души - не пленница, а гостья,

в итоге, пролетающая мимо...

Она из тех, кто не читал "Клопа",

из тех, чьи кудри, с запахом жасмина,

 

 

из тех, чья тень в тяжелый летний зной

благоухает розами и мятой.

Она - есть мир, в изящной, но примятой

словацкой юбке, в маленькую клетку.

Ей врут. Она внимает. Дышит зло.

Но ложь - есть истина!

Прокрадываясь в лето,

она перерождается. В ней солнце.

На странном языке любви без слов,

она с собой вдруг шепчется о том це-

 

 

нтральном чувстве, в той большой цепи,

которая натянута как хорда

внутри вселенной, для канатоходок,

которые стремятся всё улучшить:

с той скрупулезностью, с которой ловят пыль,

внося поправки в облака и лужи.

И перед сном, она не шепчет: "Отче..." -

являясь той же женщиной толпы

для одиночеств.

 

 

И холодно стучащих "Ундервуд"

изводит слух.

У ангелов, наверно,

бесшумные машинки. Может ветром

все звуки из небесных канцелярий

мгновенно выдувает.

У дев ум,

скромнее, чем у ангелов, но вряд ли -

чем у сменивших маленькую веру

скупых холостяков.

Как тетиву

архангелы используют их вены.

 

 

И, помнится, что в августе в один

из мрачных дней, она сидела дома.

Горел светильник. И играла домбра

за стенкой у соседей. Может дочь их,

не репетируя, а несколько годин,

не слыша ни себе, не слыша прочих,

пыталась выкрасть тайны у тех музык,

под звук которых ты, как не крути,

извечный узник

 

 

большой вселенной. В коей зуб на зуб

не попадает. Вот ведь бог кудесник!

Её душа в наборе. И куда с ней,

не двинься - твои руки как в плену и,

ей кажется, что весь небесный суд

не в небесах, а на земле заткнули,

с трактовкой: "Ты одна - и значит платишь!"

Судьба трагична, если её звук -

звук старых клавиш.