Гумилёв
«И клялись они Серпом и Молотом
Пред твоим страдальческим концом:
За предательство мы платим золотом,
А за песни платим мы свинцом».
А.Ахматова, 1921 г.
1.
В старинном парке вечер лунный,
Шумит листва, журчит вода,
А он идёт такой же юный,
Как в те далёкие года.
На чёрном бархате акаций
Блестят ночные фонари.
Ему сегодня – восемнадцать,
А скоро будет – двадцать три.
О, Господи, как мы похожи:
И жизнь одна, и цель одна.
Неужто выпадут мне тоже
Любовь, поэзия, война?
А может, это только снится,
И нет его, и нет меня?
Лишь пожелтевшие страницы
В мерцанье лунного огня.
2.
То ли время скользит по кругу,
То ли я не в своем кругу,
Только вновь ни врага, ни друга,
Лишь зима и дома в снегу.
Да в полоске ночного света,
В заколдованной полумгле,
Том расстрелянного поэта
Всё лежит на моем столе.
Кто он был в той далекой жизни:
Дворянин, офицер, герой,
Слишком верный своей отчизне,
Слишком гордый?.. И мне порой
Снова снится – залив бездонный,
Дымный берег чужой земли,
И кильватерною колонной
В бой идущие корабли.
Гром орудий и скрежет стали...
А потом – в пелене огня
Чья–то пуля из дальней дали,
Что сквозь годы летит в меня.
Видно, только она излечит
Всё, что сердцем не превозмочь.
Я встаю, я иду навстречу
В петербургскую злую ночь.
3.
Раненым зверем во тьму рвануться,
Чайкой растаять у финских скал...
Поздно! К минувшему не вернуться.
Гибельной ямы зовёт оскал.
Серые тучи по стылой тверди...
Вспышка, молитва, удар свинцом.
Тот, кто не раз улыбался смерти,
Ныне целует её лицо.
В это лицо он глядел с усмешкой
Средь абиссинских песков и там,
Где офицерской судьбой, как пешкой,
Время швыряло по всем фронтам.
Это лицо возникало часто
Над вереницей сырых ночей
В годы, когда укреплялась каста
Прежде невиданных палачей.
Вспышка. Молитва... В моей тетради
Буквы цветут лепестками роз,
И, в потускневшее небо глядя,
Снова и снова шепчу вопрос:
– Ну а теперь, когда осторожно
Время заносит твой гордый след,
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?
4.
Я не помню обид,
Хоть прощения нет
Тем, кто вышел на свет
Ради чёрного дела.
Ведь и церковь стоит,
Где молился поэт,
Мой любимый поэт,
Накануне расстрела.
Ведь и память жива,
И не стёрты стихи,
А у старого рва
Больше залпы не грянут.
Но пустые слова
Так безбожно сухи,
Но порою трава
Снова мнится багряной.
