Вот приплюснутый старый город...

* * *

 

Вот приплюснутый старый город, шаткий мост через реку Квай,

Где воркуют тугие струи у мохнатых ослизлых свай.

Отдаю я гребцу монету и на лодке туда плыву,

Где летучий город из джонок колыхается на плаву.

 

Как игольчатый панцирь – джонки на упругом теле реки,

Паруса – как драконьи крылья или яркие плавники;

Мачт скрещения повторяют ритм, который прибоем дан:

Здесь с приливом сплавилось устье и оно уже – океан.

 

Океан чудовищной каплей в равновесье хрупком набряк;

Подтопили пространство воды – хорошо, что я не моряк!

Громоздятся беззвучно тучи над замкнувшей простор дугой.

На литом щите океана опочил Великий Покой.

 

Подплываем к джонке, чей парус – словно ласточкино крыло,

И опять владелица джонки улыбается мне светло,

В волосах костяные гребни поправляет узкой рукой.

На устах у нее улыбка, а в глазах – Великий Покой.

 

Сладко видеть приготовленья, сладко видеть вспышку огня,

Сладко то, что она раскурит трубку медную для меня.

И опять размывает опий этот мир неподвижных форм,

И я вновь блуждаю с любимой там, где нас не достанет шторм.

 

Мы плывем по реке заросшей в утлой лодке, рука с рукой,

И цветы изменяют формы – неизменен только покой.

Золотится туман, на воду золотая летит пыльца,

И я взгляд оторвать не в силах от загадочного лица.

 

Бесконечна ее невинность – только грезы любит она;

Никуда я отсель не двинусь, чтоб ее не покинуть сна.

Принимаю как неизбежность грозный рокот дали морской:

Всё движение – только внешность, а под ней – Великий Покой.

 

Не сумел я с покоем слиться – прикоснулся только к нему,

Но я деятельных и сильных никогда уже не пойму.

Мне бы только грезить, качаясь, под журчанье воды у свай

В перелетном городе джонок у моста через реку Квай.