Разбуженный жаровым поднимальником, он пошел в сарай, где по каким-то, ему одному ведомым, причинам, ночевал Дрема, и разбудил того. Тот было, как всегда спросонья, кинулся на него, но, узнав, успокоился. Гер коротко, по-военному, изложил Дреме обстановку, и тот, естественно (а куда он денется с подводной лодки?), дал согласие сопровождать своего хозяина всегда и повсюду.

Для начала они зашли в лавку к Шуе. Хозяин встретил их – само благолепие. Угодливо изгибаясь, как резиновый, предложил он сахарно-медовым голосом (прямо хоть чай с ним пей!) десятнику рати царской чтойто-нибудь приобрести. И тут же, напомнив собою Олега Табакова – Альхена из фильма «Двенадцать стульев», принялся выбрасывать на прилавок все, что имелось в лавке в наличии; сапоги юфтевые, красные, украшенные, потемневшими от времени бронзовыми бляшками, коврик с вытканным на нем подобием картины Васнецова «Иван-царевич и Серый волк» траченный молью по углам, домотканую скатерть с улыбающимся, подобно Джоконде солнцем, вышитым шелком, несколько поржавелых мечей со следами попыток эту ржавчину счистить, булавы, общим числом три, шестопер, утративший частично перья, кистень с по-тертым ремешком, лук в саадаке, пару колчанов; один – с разнокалиберными стрелами, другой – девственно пустой, шеломы – помятые да порубленные, хрустальные флаконы всевозможных форм и объемов с жидкостями и без, да всяческую прочую мелочь.

В бытность свою Витьком, Гер любил слушать сказки бабы Фени, поэтому из всей горы шуиного «добра» отметил и выбрал только три вещи: сапоги, коврик и скатерть, глядишь, и волшебными окажутся. Попутно вывод сделал, что Шуя себе на уме; и мародерством не брезгует при случае, если судить по оружию.

Шуя долго что-то подсчитывал на пальцах обеих рук, обливаясь с натуги жарким потом и шевеля губами, пока, наконец, не объявил цену:

- Двадцать одна гривна за все!

Гер отстегнул от пояса кошелек, сшитый и украшенный вышивкой специально для гостя женой Жара – Милой, и молча заплатил требуемое, не торгуясь; на жалование ратникам Додон не скупился.

Дома он тщательно уложил покупки в опустевший мешок, и они с Дремой отправились на прогулку. Тайной целью Гера было увидеть Дарену при свете дня, но за оставшееся до выхода рати в поход время ему это не удалось. Впрочем, и попыток напасть на него тоже за это время не было.

Когда же день выхода настал, он поднялся раньше, чем обычно (опять же с помощью поднимальника), умылся, побрился, проверил снаряжение и оружие (меч, откованный Жаром, вызвался нести Дрема), одел вы-стиранное и проглаженное вальком х\б со свежепришитым подворот-ничком и вышел из терема. Зайдя в сарай, он обнаружил вставшего (самого!) Дрему, который, кряхтя и позевывая, одевался и вешал себе на пояс геров меч и свою дубину (от меча Дрема отказался наотрез).

Они подошли к площади перед царским теремом вовремя; рать как раз собиралась. В его десятке, кроме Дремы и жарового соседа Добрыни, оказались почему-то Сила и семеро молодцев, ну, очень пренеприятного вида. Добрыню, здорового мужика, не уступающего мощью своему былинному тезке, Гер знал; тот часто забегал к Жару по-соседски за разными мелочами или так, покалякать. Сила тоже был ему известен, а вот молодцы были какие-то подозрительные.

- Ну, да ладно. – Философски рассудил он. – В бою разберемся, кто есть ху! А пока – не бздимо. Десант везде пройдет.