В лесу уголек катился куда медленней, чем по чистому полю. Витек шел осторожно, переступая по-индейски; ни одна веточка не хрустела под подошвами бутс. Ну, Чингачгук, право слово. На удивление и Дрема шел так же тихо: видимо стал понимать армейскую дисциплину. Неожиданно Витек почувствовал, как носок левого бутса попал на что-то пружинящее. Он посунулся назад и прошептал звенящим шепотом: «Стой!» Дрема тут же обратился в камень, даже глазами перестал моргать, только сопел.

Не спеша, Витек присел на корточки, подтянул к себе валяющийся неподалеку сук и силой бросил его перед собой на землю. И твердая на вид земля ухнула вниз, представив его глазам яму метра три глубиной, дно которой было щедро утыкано заостренными кольями.

- Эт-то что? – вопросительно глянул он на Дрему.

- Дык, западня волчья, а можеть, и медвежья, ва-аще-е…

- А не на нас ли ее вырыли?..

- Дык, кто ж знал, елы-палы, что мы, значить, тут пойдем, во-о-от?

- Логично.

Осторожно обойдя неожиданное препятствие, наша парочка двинулась было дальше, но на этот раз идти было недолго; впереди у дерева, расщепленного вдоль, на задних лапах стоял… медведь. Стоял он, видимо, долго, потому что уже не рычал, а как-то жалобно и тонко поскуливал. Передняя левая лапа его была зажата в расщепе. Услышав их шаги, медведь насколько мог, повернулся к ним и еле слышно произнес:

- Помогите мне, робяты, а я вам еще пригожусь…

Тут, наверное, Витьку бы в самый раз и удивиться; шутка ли – говорящий медведь. А теперь – после печки да яблоньки… Он подошел ближе и почесал лоб:

- Да-а! Здесь хороший рычаг нужен. Ну-ка, Дрема, найди ветку, а лучше сук какой-нибудь, попрочнее.

- Пон… Так точно!!! – рявкнул тот в ответ. И хотя в этот раз потише, но все равно на морде у медведя появилась гримаса страдания, а свободной лапой он прикрыл ухо. А Дрема, не мудрствуя лукаво, легко выворотил из земли молоденькую сосенку. Загнав ее в щель, оба разом надавили, сосенка заскрипела, щель раздалась и выпустила пленника на свободу.

- Как же это тебя угораздило, Михайло Потапыч, туда влезть? – поинтересовался Витек, забинтовав стерильным бинтом лапу и готовясь вколоть антистолбнячную сыворотку из шприц-тюбика. Медведь, взвизг-нув от укола, округлил глаза:

- Откудова тебе, мил человек, известно, как меня величают, чай, не говорил я тебе того?

- Читал! – отрезал Витек. – Так как?

- Да вот шел я по лесу, никому ничего плохого не делал. Вижу, у дерева добрый молодец стоит, и рука у него – в расщепе. Я, стал быть, говорю, мол, помочь не надоть, а он объясняет, что дерево-то не простое, а волшебное; ежели в расщеп левую конечность сунуть: лапу ли, руку ли, то на десять лет помолодеешь. Вижу, клинышек вбит, все честь по чести, ну и сунул лапу, а он клинышек, гад такой, выбил и говорит, что вот тут-то я ему и попался. Отомстил он мне, дескать, за то, что Ивану-царевичу помогал. Превратился на моих глазах в Кащея Бессмертного, тьфу! скелет скелетом, пожелал счастливо околеть и сгинул.

Я уж и дням счет потерял, думал все: хана, да тут вы, робяты, подошли. Так что, по гроб жизни не забуду! – и он кинулся целовать им руки, но Витек, мягко не допуская его до этого, спросил:

- Михайло Потапыч, да ведь ты, наверно, голодный? Пирожки будешь?

Медведь как-то судорожно сглотнул, почесал лапой в затылке и ответил:

- Да уж не отказался бы…

Витек развязал мешок и достал пирожки, благоухающие, как свежие (сказка ведь!), медведь протянул лапу и, будто слизнул пяток, настоль быстро они исчезли в его пасти. Зато следующий пяток он жевал, уже не спеша, смакуя каждый кусочек и приговаривая:

- Ай, хороши, право дело, хороши, небось, печка пекла?..

И, получив утвердительный ответ, продолжал:

- Звал я ее к нам в лес… Не жалаит… Ну что с нее взять, а?..

Помолчав, осторожно поинтересовался:

- А вы-то, робяты, далеко ль путь держите?

- Да сами не ведаем, - отвечал Витек, - уголек нас ведет.

- Не иначе, как к Додону.- Высказал предположение Михайло Потапыч. – Тот к очередной войне с окоянным Кащеем готовится, сорока знакомая говорила, стал быть, витязи нужны. Так что, идите за угольком, робяты. Вам ведь только из леса выбраться, а там уж и до града недалече будет. В ясный день хорошо видать, как крыши теремов на солнце горят. На вот, держи… - он вырвал у себя с бока щепоть шерсти и протянул Витьку:

- Когда понадоблюсь, брось вверх и крикни: «Михайло Потапыч, наших бьют!», я тут же и приду. Еще раз благодарствуйте!

Он, кряхтя, поклонился в пояс обоим и пошел, похрустывая ветками. Когда хруст затих вдали, стало слышно, как птицы переговариваются между собой, готовясь ко сну.

Ночь прошла на удивление спокойно; ни лешие, ни кикиморы с шишиморами не шумели, не гуляли. Утром Витек вскочил, сделал несколько упражнений ушу, несколько йоговских асан. Дрема молча таращился на него, но форму терять – гиблое дело. Потом натряс с листьев росы и протер лицо. Подумал и обтерся до пояса.

Уголек уже крутился в ногах. И, когда Витек скомандовал: «Вперед!», сразу же покатился от дерева к дереву, словно экскурсовод в алупкинском парке. Через час впереди показался просвет, а еще минут через десять, уголек выкатился на поле, на котором пышно колосилась золотая пшеница (или рожь; городскому Витьку отличить их друг от друга было не под силу). Уголек припустил, как, истосковавшийся по дому, а в большей степени по миске с похлебкой, пес, не забывая при этом катиться по меже, чтобы его спутники не мяли ниву.

Впереди показалась черная точка. Она росла не по минутам, а даже по секундам, и скоро изумленный Витек услышал что-то типа сигнала автомобиля. Пораженный, он остановился, но тут «это» оказалось рядом, и Витек тут же понял свою ошибку.

Это был витязь, насколько он успел рассмотреть, в полных доспехах, и именно его боевой клич или просто вой показался Витьку клаксоном.

А витязь пролетел, не останавливаясь. «На подвиги скачет…» - с завистью подумал Витек, но тут их с Дремой, подобно звуковой волне обогнанной МИГом или СУшкой, догнала и ударила волна такого густого перегара, что тут же захотелось съесть соленый огурчик, и не один. Кроме того, стало ясно; мается витязь опосля вчерашнего, страсть как мается.

Витек повернулся к витязю и увидел диво дивное; тот в необычном прыжке покинул седло, описал немыслимое сальто и шлепнулся на землю.

Нет!!! На землю шлепнулся не витязь, а самый настоящий волк. Здоровенный, с теленка, какой-то бурый, а не серый, жуткого вида волчара встряхнулся и почесал к лесу во все лопатки.

- Дрема, а Дрема. – Обратился Витек к напарнику. – Он чего?

Тот не спеша, смерил взглядом волчару, уже вбегающего в лес, и молвил:

- Вольга это, воот! Видать, болезный, животом мается. Вот и оборотился волком. Витязю под кустом орлом сидеть стыдно, а волк… он в любом лесу волк, елы-палы.

Впереди золотыми искорками загорелись крыши теремов Додонова града.