Я солдат девятой роты

 
Я солдат девятой роты,
я могу дышать азотом,
моё сердце крепче дота,
я сроднился с пулемётом,
я манал сироп и сахар,
не люблю я охов-ахов,
я все чувства в жизни трахал,
я готов убить без страха.

Я на войне, мне восемнадцать, жить осталось мне час-двадцать,
нас заблокировали круто и ожидаем мы капута.
А всё пошло, по-мойму, с детства, когда я был для всех как средство.
Любой всегда знал досконально, как меня сделать актуальным,
и все учили меня чётко во все свои большие глотки,
идеи мне свои внушая, мол, ни бельмеса я не знаю
и что я чистый лист бумаги, чтоб на мне черкать их знаки,
типа, их опыта нет лучше, чтоб до корней меня окучить,
типа, главнейшее их дело — развить во мне и дух и тело,
и, типа, их образованье — чтоб мне прописывать заданья,
иначе мне без них не выжить, я, типа, глупый бедный чижик,
я, типа, им навроде глины, чтоб из меня лепить картины,
типа, я гвоздь совсем безбáлдый, чтобы долбать меня кувалдой,
типа, я должен быть полезным, а потому почти железным,
типа, я место без причины, но стану правильным мужчиной,
типа, мой долг служить отчизне ценой моей отстойной жизни,
типа, я чмо, а они — власти и принесут мне только счастье.

Я солдат девятой роты,
я могу дышать азотом,
моё сердце крепче дота,
я сроднился с пулемётом,
я манал сироп и сахар,
не люблю я охов-ахов,
я все чувства в жизни трахал,
я готов убить без страха.

Короче, скоро я исчезну и перестану быть полезным,
вот доберутся до нас танки и нас подавят, точно банки.
А всё пошло, конечно, с детства, когда я был для всех как средство.
Но я не обломался сразу под их идейные приказы,
я заторчал в мечте про чудо, что я летать без крыльев буду,
я заторчал в мечте про сказку, что мир не может жить без ласки
и что Христос вис на кресте, чтоб все мы жили в доброте;
мечтал я, что вот-вот, как в Сочи, у нас короче станут ночи,
что грязь исчезнет с улиц мглистых и будет в них светло и чисто,
что зацветёт сирень зимою над отогретою землёю,
что зло расколется, как блюдце, и все друг другу улыбнутся,
что перестанут все сердиться и будут только веселиться,
что я любому стану братом и не услышу больше матов,
что вспыхнут солнца вдруг иные и не узнаю вдруг страны я,
что с жизни вдруг сойдут шрамы и в ней наступит рай тот самый,
что где-то и в какой-то вечер я милую вдруг встречу,
и сгинут все напасти, я думал,  в нашем счастье.

Я солдат девятой роты,
я могу дышать азотом,
моё сердце крепче дота,
я сроднился с пулемётом,
я манал сироп и сахар,
не люблю я охов-ахов,
я все чувства в жизни трахал,
я готов убить без страха.

Конец войне, мне восемнадцать, жить осталось минут двадцать,
нас сплошняком уже накрыло, не наш сегодня день и сила.
А всё пошло, уж точно, с детства, когда я был для всех как средство.
Все выгоды своей искали и так меня понатаскали,
чтоб я не верил моей милой, но верил только грубой силе,
чтоб не шептал я слов про ласки, но матом гаркал до Аляски,
чтоб я не знал любви и дружбы, но заточился бы для службы,
чтоб не летал под облаками, но землю мял бы сапогами,
чтоб не жалел я слёз Христовых, но к сапогам набил подковы,
чтоб позабыл свои я сказки и нацепил стальную каску,
чтоб не добра я ждал от брата, но кинул бы в него гранату,
чтоб я, как датчик электронный, мог быстро заряжать патроны,
чтоб я не милой гладил кожу, но всаживал бы в сердце ножик,
чтоб изо всех строёв вселенной я признавал лишь строй военный,
чтоб прошагал в строю я мили и меня б танком раздавили,
чтоб я лежал, кишки наружу, и подыхал в кровавой луже,
и чтоб подох, как мерин сивый, за весь за их за трёп красивый,
за кайф их хренов, за их власти, за баксы и за их VIP-счастье.

Я солдат девятой роты,
я могу дышать азотом,
моё сердце крепче дота,
я сроднился с пулемётом,
я манал сироп и сахар,
не люблю я охов-ахов,
я все чувства в жизни трахал,
я готов убить без страха.