30. 11: §11. "Немецкий шпион". Глава тридцатая: «Работа и Дом в Ивделе». Из книги "Миссия: "Вспомнить Всё!"

Глава тридцатая "Работа и Дом в Ивделе"

 

 

 

 

§11. Немецкий шпион

 

 

В ту ночь 20 апреля 1986 года, ставшую продолжением обмывания дня рождения другана Женьки Радина, начавшегося днём ранее, и плавно перешедшего в торжество, посвящённое рождению моего сына, именинник со смехом рассказал мне, что меня здесь, в Ивделе, считают немецким шпионом.

Более абсурдного обвинения в свой адрес я ещё не слышал...

На мою терпеливую медную голову сыпалось много разной дряни, состоящей из досужих домыслов и непроверенных слухов.

Но такое известие сразило меня наповал!

Искать истоки этой нелепой, чудовищной сплетни бессмысленно.

 

Если Фризоргер по пьяни и по величайшему секрету разболтал эту великую тайну своему заму, в должности которого Радин тогда состоял, то опровергнуть такую страшную инфу уже не представлялось возможным...

 

Радин же, наблюдая все перипетии моих тяжб с исполкомом и горкомом, сразу всё понял.

Меня он к тому времени знал хорошо и мог предположить, на что я способен.

Но только не на это.

Потому и поделился со мной этим чудовищным обвинением в адрес главного врача Ивдельской СЭС.

 

Какие такие секреты, используя своё служебное положение, я мог передавать в ФРГ, не понятно.

Возможность доступа к сетям городского водоснабжения не позволяла мне отравить всё население Ивделя по причине слабого развития водопроводной сети.

Украсть секретную карту и план МСГО с целью передачи ненавистным немцам?

Такая шпионская операция не выдерживала никакой критики.

И карта и план походили скорее на пошлый и алогичный анекдот!

 

Попытки приостановить ввод в эксплуатацию политически значимого газопровода тип «Уренгой-Помары-Ужгород» с моей стороны были бы безуспешными.

Акт госкомиссии подписывался лично Аллой Никандровной Ощепковой.

Я всего лишь копировал текст «Особого мнения», который мне готовил Чемалтдинов для представления его на рабочей комиссии, той, которая призвана выявлять недоделки.

По сути, от меня мало что зависело.

Не существовало сколько-нибудь значимых вопросов городского уровня, которые полностью зависели бы только от моего единоличного решения.

 

 

Что касается официального заявления, точнее, доноса на меня в КГБ, то в нём я обвинялся в инспирировании польского бунта.

И, следовательно, причислялся к внутренним заговорщикам и мятежникам.

Но никак не к агентам внешней разведки Германии!

 

Смехотворен факт, что в работе на фрицев меня обвинил этнический поволжский немец!

Который в 1995 году сам уехал в ФРГ на ПМЖ.

А может Фризоргер просто переводил стрелки?

Чтобы отвлечь внимание от себя!

Переваливал с больной головы на здоровую?

А сам втихую готовился...

 

Что касается моих контактов с иностранцами, в обилии насытившими объекты строительства газопровода международного значения, на которой они присутствовали в качестве специалистов-консультантов, то ни одного контакта с ними у меня попросту не было.

В моём положении не было смысла обращаться к ним.

Все вопросы санэпидслужбы адресовались к начальству Главсредуралстроя, а не к представителям иностранных инженерных служб.

 

Да и самих иностранцев я, за исключением работающих на возведении ГКС Пелыма, нигде не видел.

Я наблюдал лишь, как ловко «шпрехает» на немецком начальник Пелымского строительного управления.

(Он родом из Башкирии, хотя сам являлся чистокровным татариным.

Мы с ним дружили).

Но в моём присутствии он также удачно беседовал и с французом.

 

Я тогда ещё удивился вполне сносному владению двумя иноплемёнными языками начальником Пелымского газопроводного строительства.

Не преминул похвалить его.

Он просиял в ответ на мои восторженные слова...

 

С другой стороны, не буду отрицать, что я мог тогда находиться под особым наблюдением спецслужб.

Гусаров, любовник подружайки Альфии, работая в Учреждении Н-240, на полном серьёзе давно предупреждал меня об этом.

Я не поверил, сочтя его россказни полным бредом.

Желанием постращать меня.

Но кто знает, как оно было на самом деле?

 

Если следовать подсказкам запредельной мнительности, доходящей до размеров паранойи, можно предположить такую схему запланированных врагами событий: меня облыжно обвиняют в шпионаже, арестовывают, проводят закрытое заседание военного суда и отправляют «по этапу» в специализированные места заключения для шпионов.

Апелляции в этом случае бессмысленны.

Правозащитники, если таковые и были в советские времена, бесполезны, потому что бессильны.

С точки зрения правил проведения процедуры судопроизводства.

 

Их и близко не подпустят к подобным разбирательствам!

Вот вам прекрасный вариант расправы с главврачом СЭС: был Смородин и – бац! – нет даже следов его...

 

 

После моего возвращения в Нижний Новгород и устройства на работу в Нижегородскую ОблСЭС, руководство с каким-то недоверием, с особой настороженностью отнеслось к новому сотруднику.

Если в Свердловске меня считали «чужаком», потому что я приехал туда из Горького, то в Нижнем Новгороде меня не принимали за «своего», потому что я заявился с Северного Урала.

Чужой среди чужих и своих одновременно!

Нижегородские сотрудники так и говорили обо мне: «Он из Свердловска».

 

...Спустя многие долгие годы, в апреле 2015-го, когда я сделал отчаянную попытку устроиться на должность зама крупного медицинского центра, директор, проводивший со мной собеседование, к большому моему удивлению, стал экстрасенсорно «считывать» информацию обо мне.

Потому что резюме я ему не предоставил.

Не успел подготовить.

 

Он отказался от претензий на этот счёт, махнул рукой и произнёс: «Ну ладно. Ничего страшного. Я и так…».

И начал вслух характеризовать меня с точки зрения деловых и профессиональных качеств.

 

В принципе, он понял, что я ему, как помощник, не подхожу.

Но он почему-то сильно колебался...

Как я понял потом, одно из моих качеств своим КПД затмевало все остальные...

Он поставил мне условие: я должен был согласиться на мероприятие, связанное с последующим массовым увольнением врачей поликлиники оборонного предприятия.

Что-то вроде узаконенного рейдерского захвата.

Подробности опускаю за ненадобностью.

(О них я поведаю в главе, посвящённой 2015 году.

А до неё ещё ох как далеко!)

 

Я отказался.

На том и разошлись.

Но если он предложил, то, следовательно, считал, что я способен на подобное...

Или пытался сломать.

Но ему этого не удалось.

 

 

Немного поразмыслив над итогами нашей встречи, я всё же поверил ему: слишком много узнаваемых подробностей моего псхического статуса он изложил прямым текстом.

Среди прочих черт моей характеристики он назвал поразившую меня: «шпион».

 

Сначала я посчитал его параноиком, страдающим комплексом маниакального преследования.

Но потом, вспомнив некоторые эпизоды своей биографии (прежде всего Ивдельского периода), вынужден был мысленно отчасти согласится с ним.

Меня действительно на полном серьёзе считали шпионом.

Это не могло не отразиться на моей «информационной ауре»!

Если, конечно же, такая существует в природе...