Подожди, сделай погромче! Я сюжет этот хотела посмотреть. Видишь, целое производство, полторы тысячи, ты подумай! Представляешь, какой там запах? Ничего не знаю лучше. Нет, знаю – когда хлеб пекут. Правильный такой запах – простой, чистый, ясный. Дух! И слова такие, послушай только: краюха, ломоть, горбушка. Как будто в ладонь вложили символ жизни. У меня мама голод пережила в детстве, так до сих пор обед заканчивает куском хлеба. Даже когда праздник, даже после торта! Хлеб – это жизнь, и пахнет он так. Жизнью.

 

А кулич – праздник...

 

Ты отца моего помнишь? Нет? Добряк, работяга. Голос редко когда повышал – мама ругается, бывало, на чем свет стоит, а ему хоть бы что: "Надюша, Надюша"... И нас не обижал, любил до невозможности. Мама рассказывала, что когда я родилась, он прямо без памяти был от радости. И лет до трех ходить мне не позволял - так и таскал на руках и на закорках! Я, кстати, помню смутно закорки-то - высоко и страшно, аж дух захватывало!

 

Да... Только он пил очень. В тёмную голову. Настоящий запойный алкоголик. Днями, неделями. До беспамятства. И тогда это был чужой человек. Не он. Я определяла по тому, как он ключ в двери поворачивал – всё. Началось. И ты знаешь, я из-за этого праздники не любила. Я и не помню ни одного праздника, чтобы он был трезвый, а мы сидели за столом и ели, разговаривали, шутили...

 

Ну и один раз накануне Пасхи мы с мамой зашли к соседке за ерундой какой-то, не помню. Она нас на кухне приняла – готовилась к празднику, стряпала. Яиц анилиновых на столе миска стоит и куличи – много белоголовых таких торжественных куличей, а сверху цветным пшеном красиво насыпано: "ХВ". Господи, как же они пахли! Не то что ванилью, – нет. Нормальной жизнью, вот чем.

 

Соседка подробно рассказывала, где доставала дрожжи, и что мука в этот раз была неспорая, а изюм без косточек ей прислали из Куйбышева, и как она уморилась с тестом – с пяти утра на ногах... Мама ее хвалила и горилась, что сама ничего не пекла – не до того, душа не лежит.

 

Я особенно не вслушивалась – знала, что соседка сейчас обязательно нас угостит, прикидывала, что даже самый маленький кулич не такой уж и маленький. Скорей бы придти домой и отрезать высокую скибку – плотную, желтую. Вдохнуть кисло-сладкое. А глазурованную нарядную верхушку оставить напоследок.

 

Короче, не дала она нам кулич-то. Жаба. Мы с мамой часто этот случай вспоминаем. Не голод был, никто не помер. Ерунда, если вдуматься... Но как Пасха, неизменно мама заводит: «А ты помнишь, отец тогда пьяный валялся, а Петюшкина Лидка...»

 

Да Бог с ней совсем, ну ее. Ты вот лучше посмотри, как они их ловко выпекают: и не горят, и не сырые, и украшены чудесно – вот что значит святое, божье место. Сила воли какова – на исходе поста не соблазняются... Там, наверное, одним запахом можно напитаться!

 

Вот сколько рецептов есть, сколько у людей я перепробовала куличей всяких – а мои самые вкусные, правда! Не хвалясь говорю! Но такого, монастырского всегда хотела попробовать. Казалось, что он и есть самый настоящий. И знаешь, как-то достался нам такой. Огромный, свяченый. Из нашего Акатова монастыря. Те, что я испекла, мы есть-то тут же начали, не особо мы верующие, знаешь сама. А этот – нет, другое дело. Манилось, но до Святого Воскресенья терпели. Прям предвкушала, как завтра встану пораньше и попробую.

 

А утром позвонила мама. Умер отец.

 

Домой я попала только через три дня. Ничего в горло не лезло. Выкурила сигарет штук шесть, одну от одной. Чаю налила с куличом этим. Высохшим, пресным. Так и не поняла я его вкуса.

 

Нет, это не грустное, ты что. И отца вон вспомнили. И соседке есть за что спасибо сказать: ты знаешь, я вот теперь на Пасху тесто творю в ведерной кастрюле. Напеку – и раздаю. Ношу на работу, по соседям, ко двору выхожу, угощаю. Пусть едят люди – такой праздник...

 

Глянь, красавцы стоят какие – прямо солдаты! На тебя какой смотрит? Забирай!