где я?

господи, я не знаю, где я
но точно не там, где нужно
 
по стенам корявые тени - смеются и заживо душат
 
вселенная с визгом взрывает остатки пылающих звезд, на пальцах холодное пламя, и мир, разорвавшись, плывет в отчаянном гомоне, криках, хлебает людские слова; из пола сухая гвоздика, завядшей копной “череда”, гниющие жуткие травы, обрывки чужих голосов
 
и все, что казалось нормальным
ссыпается пеплом у ног
 
сжимается в точку у носа: горчащей душицей, смолой; кусая в зубах папиросу, хватаюсь за ворот льняной, желтеющей к низу рубашки, и пальцы чуть видно дрожат, ни разу не думал, как страшно сходить в одиночку с ума, царапать зудящую кожу, глушить разливное вино
 
-
 
в сырой полутемной прихожей
толпа из живых мертвецов
 
озябшие хрупкие плечи, улыбки - резные края, и каждый, как лед, безупречен, и в каждом - частица тебя: размытые тонкие губы, знакомый до точек абрис; близ сердца пустые сосуды с насмешкой в удавку сплелись, осипший клокочущий ветер развеял начерченный круг
 
читаю молитвы с “Заветов”
- святые тебя не спасут! не смогут исправить рассудок, витающий в мыслях кошмар
 
смеюсь истерично и глупо, срываю с цепочки Христа и, веки закрыв, представляю:
 
пронзительно-охровый взгляд, салют над заливом Лингайен, огромное море песка, вишневые мягкие кудри и легкий лавандовый шлейф; тогда мы, действительно, любим, как будто в каком-то клише: считаем горящие звезды, глотаем клубничный ликер; и жизнь - переплавленный космос - струится сквозь пальцы теплом
 
-
 
реальность, как зверь, разрывает
последнюю ясность ума
 
на шее остатки касаний когда-то ушедшей тебя и сотен других перелетных забытых израненных птиц; сквозь ребра цветные осколки, а полчище смазанных лиц кружится на пепле рассвета, врывается в душу, скребет, и наше горячее лето вмерзает в агатовый лед
 
на узком огне зажигалки
пытаю измятый портрет
 
и призраки, вскрикнувши жалко, вонзают под горло стилет
 
вселенная вмиг возвращает мазутный надтреснутый мир, на пальцах холодное пламя, по сердцу ссыпается пыль от рухнувших в небе созвездий, набухшей дождями сурьмы; цветы исчезают с болезнью, за ними уходишь и ты, мазнув на прощание тенью - ванилью по бледным щекам
 
господь, отвечай же мне, где я
ведь это похоже на ад