21.12-13: §12. Мерзкий гадёныш". §13. "Коротко петитом в заключение". Глава двадцать первая: "Спортлагерь". Из книги "Миссия: "Вспомнить Всё!"
Глава "Спортлагерь"
§12. "Мерзкий гадёныш"
На старших курсах в одну из смен я обратил внимание на то, что парни из соседнего домика как-то уж очень жестоки в обращении с их невольным соседом.
При распределении студентов в домики в первый день смены желания по выбору симпатичных соседей редко когда учитывались руководством лагеря.
Я подумал, что этот студент здорово «влип», попав в, мягко говоря, недружественную компанию.
Через несколько дней я стал замечать, что претензии окружающих его парней зачастую необоснованны.
Сильно завышены, что ли.
Соседи терроризировали его ни за что.
Просто так.
Казалось, для извращённого развлечения.
При этом на их искажённых ненавистью лицах крупными буквами было написано отвращение: «Гадёныш...».
Чем он заслужил такое отношение, не ведаю.
Я не пытался выяснить причину.
Не испрашивал мнения его соседей по домику, которые, судя по всему, были однокурсниками «гадёныша».
Меня это поначалу не интересовало.
Он огрызался, но делал всё возможное, чтобы избежать нежелательной стычки.
(В противном случае можно и по зубам схлопотать!)
Его отвергли априори как изгоя.
Как его звали, уже не могу припомнить.
Вполне возможно, что Витя.
Как-то так.
Пообщавшись с ним некоторое время, я понял, что Витя — носитель той же отрицательной энергии, какая была у моего однокурсника Паксяева (фонетически напрашивается — «Пакостева»).
По звучанию и смыслу — аналогично фамилии героя фильма «О бедном гусаре замолвите слово», роль которого мастерски исполнил Басилашвили — граф Мерзляев (впоследствии Мерзяев).
Но Саша Паксяев, в отличие от этого Вити, прекрасно осознавал свой негатив, свой отрицательный энергетический знак, научился прощать шарахающимся от него коллегам, одевался аккуратно, чистенько, имел благообразную внешность, ценил моё общение с ним, держался корректно, вежливо, даже где-то почтительно.
У Шурика Малышева тоже не всегда просыпалась характерная «говнистость», которой он хронически страдал.
Он порой выглядел забавно, шутил, придумывал разные интересные штукенции.
Девушек Шурикина маска весельчака-балагура-балбеса даже привлекала.
К моему большому удивлению.
Кроме того, Шурик был чрезвычайно общителен, стремился держаться в центре толпы, изобретая развлечения, переходящие порой в приключения «на свою жопу».
В санфаковской общаге он был «своим», несмотря на принадлежность к студентам, имеющим в Горьком собственное жильё.
Моего одноклассника Афанасова в школе тоже гнусно третировали, постоянно едко подтрунивали, издевались над ним, превращая в посмешище всего класса.
Коллективное подсознание отвергало Афанасова как личность.
Отрицало все его успехи.
Зачёркивало.
Стремилось изничтожить.
Терпело его только в роли «петрушки», «шута горохового».
Думаю, Афанасовский выбор названия нашей подпольной газеты «Скоморох» неслучаен.
Он решил «отмстить» обидчикам.
По сути, так и получилось.
При помощи моего острого пера.
Всем сатирическим персонажам газеты мы давали фамилии наших одноклассников.
Только «элиту» Афанасов не трогал.
Наверное, трусил, побаивался ответных проявлений их гордыни.
Этот же Витя даже не делал попыток не только сдружиться, но даже в какой-то мере сблизиться с кем либо, хотя бы на уровне поверхностных приятельских отношений.
Уходил в себя и подальше от ребят.
Топтался в сторонке, чего-то пережидал, как будто стараясь побыстрее потратить неблагоприятный период времени, изжить его, извести на корню.
Меня крайне заинтересовал данный психотип.
Я сделал всё, чтобы приблизиться к чудовищу.
Особых ухищрений на этот счёт придумывать не пришлось: Витя благодарно принял моё внимание к нему.
Понемногу мы начали общаться.
Общих интересов было мало (он был младше меня на пару курсов), но темы для разговоров мы всё же находили.
Проявлений дурных черт характера Вити я не заметил.
Проанализировал его поведение.
Сенсорно протестировал личность.
Пришёл к следующему выводу: да, несколько туповат, ограничен, затюкан, но, в принципе, нейтрален.
Я не испытал на себе проявлений его зависти, ревности или особой жадности.
Могу только предположить, что Витя — маменькин сыночек.
Духовно слабоват.
В жизненном плане — немного недоразвит.
Единственно, что могло раздражать в нём, как оказалось впоследствии, — дикая, просто маниакальная упёртость.
Отсутствие разумной гибкости.
Неполитичность.
Но в этом есть свои преимущества: уж лучше так, чем пресмыкаться перед пинающим сапогом!
Постепенно смена стала подходить к концу.
Наступал праздничный и одновременно ответственный день — день закрытия очередной лагерной смены.
Деньги, как известно, у всех студентов, необходимые для достойного проведения торжественного мероприятия (и, следовательно, для последней возможности затащить бабу в кусты), давно иссякли, будучи истраченными на сигареты и бормотуху.
Только у отвергнутого обществом Вити, избежавшего таким образом участия в буйных застольях, остался драгоценный червонец!
Об этом он мне сообщил по большому секрету.
«Десятка?! — изумился я, — Так это целое состояние! Давай соорудим солидный праздничный стол, пригласим девок, накормим, напоим, а потом поимеем!».
Витя с радостью поддержал моё предложение и пообещал самостоятельно сходить в ближайшую деревню, чтобы закупить алкоголь и закуску. Сказано-сделано.
Перед тем, как отправиться на ответственное задание (в деревню мы ходили, как правило, во время тихого часа) Витя решил посоветоваться со мной на счёт выпивки.
Уточнить, так сказать, градус, литраж и стоимость.
Что предпочесть для успешного соблазнения лагерных красоток?
Десятки (в начале восьмидесятых) обычно вполне хватало на убойную поллитровку водки!
Водка — оружие, которое способно «наверняк» сразить самую упирающуюся деваху.
«Давай водку!» — предложил я как более опытный совратитель женских сердец.
«Если покупать водку, то хватит только на одну бутылку...» — возразил Витька, прикинув, что пить её будут, как минимум, четверо.
«Ну и что? Много ли бабам надо? Она ж убойная!» — веско аргументировал я.
«Но десятки может хватить, помимо закуски, на целых три бутылки яблочного вина! А это в три раза больше!» — заспорил упрямец.
«Так эту твою бормотуху бабы пить не станут! Она — из гнилых яблок. Градусов в ней мало, только одна вонища! Ты просто ещё не пробовал эту гадость!» — внушал я ему.
Витя угрюмо промолчал в ответ, и после обеда двинул лыжи в направлении деревенского магазина.
Наступил долгожданный вечер.
На танцульках я снял офигенную красавицу, которой в нашем лагере до сих пор ни разу не видел.
Пригласил на вечеринку к нам в домик.
Такие посиделки с девушками обычно проводились после завершения танцевальной программы.
Она приветливо согласилась.
Витёк тоже не растерялся и каким-то чудом подцепил её страшненькую подружку.
Ну не то, чтобы страшненькую.
Так себе, средненькую…
Но с выразительными формами!
Мы притащились в мой домик, где по случаю уже никого, кроме нас не было (мои соседи уехали из лагеря пару дней назад) и стали накрывать стол.
Девчонки быстренько порезали закусь, расставили тарелки и разложили вилки-ложки.
Всё было готово к началу возлияния.
Я нетерпеливо потрепал товарища за рукав, намекая ему на самое главное.
Тот немного помялся, потом нехотя полез в свою кошёлку и вынул...
Что бы вы думали?
Три чебурашки с плодово-ягодной бормотухой!
Романтику как рукой сняло!
Девчонки оскорблённо вылупились на это убожество.
Я сардонически хохотнул и вышел вон из домика, не желая больше иметь с этим упёртым скрягой никаких дел.
Бабы закономерно разбежались.
Что там потом делал с этими бутылками Витя, меня уже больше мне интересовало.
Примерно через час я, немного остыв, попытался было уговорить мою избранницу пойти прогуляться со мной по ночной природе, но она резко, категорично и раздражённо отшила меня: «Спать хочу!»
§13. "Коротко петитом в заключение"
Всплыли в памяти фрагменты встреч в лагере разных людей.
Вот, например, Мишка-баскетболист.
Маленького роста, смуглый, но гармонично развитый, он производил впечатление куколки, типа Кена.
Постоянно улыбался, был со мною чрезвычайно приветлив.
Радовался каждой встрече со мной.
Целыми днями гонял по баскетбольной площадке, пристреливаясь в баскетбольной корзине.
Бросал метко. Изящно.Издалека.
И очень часто попадал точно в цель: мяч ровнёхонько, не касаясь металлического кольца, проскальзывал прямо в сетку…
Другая спортсменка (по плаванию, что ли? или по прыжкам в воду?) откровенно симпатизировала мне.
Старше меня года на три, не меньше.
С целлюлитом на потерявшей упругость попе.
Грациозно пробегала мимо Павла Смородина, уставившегося в томик Блока, и мастерски ныряла с мини-трамплина в воду.
Я смотрел её вслед и думал: «Какая дряблая целлюлитная кожа у неё, какая она старая, а всё туда же...».
Третья девушка, осталась по непонятным причинам незамеченной мной всю лагерную смену.
Только на остановке лысковской дороги, когда мы ожидали автобуса, чтобы уехать в родной Горький, она, поборов природную робость и стеснительность, схватила в отчаянии веточку и стала мило стегать Павла за проявленную к ней невнимательность.
Не конкретно на данный момент, а за все прошедшие впустую «холостые» дни лагерной смены.
Я вырвал ветку, и нарочито-мстительно приговаривая: «Ах, так?!» стал весело гоняться за ней, желая воздать ей должное этой же веточкой.
Я стегал её молодое упругое стройное тело, а она только смеялась в ответ, убегая от лже-насильника.
Ангел-хранитель сердечных тайн Андрюша и здесь оказался рядом, вовремя выхватив плёночный фотоаппарат и запечатлев эту сцену на все последующие века.
В 84-ом году я вырвался на побывку в Горький, а оттуда, не утерпев, прямиком, — в любимый спортлагерь.
В нём, сильно запустевшим без меня, царила скука смертная...
Все торчали в домиках…
(Не знаю, чем они там могли заниматься).
Только два волейболиста лениво перекидывали мяч через обвисшую волейбольную сетку.
Я в это время пёрся с тяжёлым жёлтым «походно-командировочным» чемоданом.
Дойдя до первой попавшейся зрительской лавочки на спортивном поле, я облегчённо вздохнул, водрузив своё громадное чемоданище на неё.
Одна из спортсменок обернулась и внимательно посмотрела на меня.
Это была она, та самая пловчиха!
Она несказанно обрадовалась и громогласно объявила: «Ну теперь в лагере скучно не будет: к нам Смородин приехал!».
Я сильно удивился, узнав, что зарекомендовал себя в роли завзятого шоумена.
Кстати, и здесь не обошлось без гадостей Шурика.
Он тоже приезжал в лагерь после окончания института.
Только немного раньше меня.
Когда его спросили, где его давний друг Смородин, он, ничуть не смущаясь от наглого вранья, уверенно сообщил: «Смородин уехал на Северный Урал по распределению. Там он заразился сифилисом и умер».
Ему поверили.
А как же иначе?
Ведь он всегда считался "лучшим другом" Смородина.
А значит всё про него знает!
Об этой гадкой сплетне мне рассказали мои приятели, те, что ещё учились в институте и ездили в лагерь на правах студентов.
Когда они увидели меня в лагере, то остолбенели.
Смотрели на меня, как на ожившего покойника.
У них произошла "сшибка".
Придя в себя, сразу же объяснили мне причину такой реакции при встрече со мной.
Тут уже я, в свою очередь, был ошарашен столь неприятной информацией обо мне...
Потом, немного поостыв, я мысленно разложил подлую клевету на две части.
И прочитал подтекст.
"Заразился сифилисом" — это месть Смородину за то бессчётное количество девушек, которых он, по мнению Малышева, поимел.
На деле, в реальности, он знал, что у Смородина много поклонниц.
(Вероятность их "использования по назначению", действительно, была очень велика! Как не воспользоваться?)
И сделал из этого скоропалительные выводы.
Мне бы никогда не пришло в голову рассказывать Малышеву о своих (нечастых) "похождениях": я не имею (и не имел) привычки делиться с друзьями информацией о своих связях.
Которых у меня не так уж много...
Увы, не столько, сколько он нарисовал в своём воспалённом воображении!
Их легко по пальцам пересчитать!
А "умер" — тут всё просто, всё — на поверхности.
Я умер для него как друг после событий лета 1983 года, когда мы в компании одной, общей знакомой семейной пары отмечали окончание института. Он приревновал Смородина к своей жене.
Но об этом я расскажу чуть позже.
Обязательно.
Какая же неисправимая сволочь этот Малышев!
Не Малышев, а сплошная мерзость!
Как раз в то время в преддверии каждого моего дня рождения он лицемерно присылал мне нежные ласковые письма с наилучшим поздравлениями и пожеланиями крепкого здоровья, рассчитывая на восстановление дружеских отношений.
