Цензура

путь иносказания от бессознательного к сознательному по следам цитат

 

***

 

Цензура возникает в тот момент, когда группа людей, обличенных властью и средствами, начинает навязывать свою волю другим людям. Само слово «цензура» произошло от лат. «ценз», что означало в Древнем Риме периодическую оценку имущества для разделения людей на сословия. Второе значение было связано с разделением по праву пользования привилегиями гражданства. То есть, говоря о цензуре мы имеем в первую очередь реализацию права некой группы людей, сосредоточившей в своих руках бразды правления, основываясь на придуманных ими правилах, ограничить права и свободы других граждан в выражении их мыслей, творческого самовыражения, и возможности публичного их высказывания. Опасность цензуры в отношении продуктов творчества (художественных, публицистических, научных, просветительских и т. д.) состоит в том, что ограниченная группа людей, решает вопрос о ценности и праве на существование того или иного произведения. Цензура была и остаётся атрибутом государственной и религиозной власти. Она получила своё широкое распространение еще в эпоху античности. В качестве примеров можно привести: уничтожение иудейским царём Иоакимом свитка пророчеств Иеремии (608 — 598 до н. э.); сожжение книги философа Протагора о богах в Афинах; сожжение всех книг, кроме медицинских, сельскохозяйственных и научных чтобы защитить империю от предполагаемой опасности поэзии, истории и философии в Китайской империи императором Цинь Шихуанди в 213 г д.н.э.; выпуск, так называемых «Индексов запрещенных книг» для инквизиционных трибуналов и т.д. Веками полыхали костры и сжигались книги. Списки запрещенных книг были отменены только в 1966 году. Подумать только, какой части мирового наследия мы лишились за время этого кощунственного истребления источников творческого труда и самовыражения образованных граждан по решению кучки самодуров и фанатиков.

 

Платон стал первым мыслителем обосновавшим необходимость ограничения на «опасные» художественные произведения и введение сочетания самоцензуры художника с предварительной общественной цензурой. Но если во времена тотальной безграмотности, эти государственные меры регулирования могли быть частично оправданы боязнью распространения ереси в подверженные лёгкому влиянию массы. То в дальнейшем это стало инструментом пресечения всякого инакомыслия, в том числе и прогрессивного.

 

Разумеется вслед за введением цензуры появились и её ревностные критики, такие, как Пьер Абеляр, Эразм Роттердамский, Мишель Монтень, которые начали выражать сомнение в её пользе и целесообразности.

 

Английский поэт Джон Мильтон впервые рассмотрел вопрос о цензуре, как общественного института в английском парламенте, его трактат «Ареопагитика» считается одной из наиболее влиятельных и проникновенных философских речей в защиту свободы слова и печати. Поэты, как люди способные кратко, ёмко и иносказательно донести крамольную мысль – всегда были рупорами и индикаторами эпохи.

 

Там, где есть любая форма социального неравноправия, всегда зреет завязь недовольства. Бедный всегда недоволен достатком богатого. Человек бесправный протестует против произвола властей. Умный - борется с существующим строем путём способности мыслить свободно и открыто. Всегда были в чести политические памфлеты, религиозные трактаты, карикатуры на паразитов рода человеческого любых мастей и окрасок. И это никуда не делось, и не денется.

 

Страшно сказать, но цензура на государственном уровне процветает и в наши времена. В 1988 году британский писатель индийского происхождения Салман Рушди опубликовал книгу «Сатанинские стихи». Этот роман вызвал ярый протест в мусульманском мире, так как один персонаж списан с пророка Мухаммеда. За этот роман Рушди был проклят иранским аятолла Хомейни и приговорён к смертной казни, за его голову назначена награда в 2,5 млн. долл. На 2015 год смертный приговор за литературное произведение в отношении Рушди не отменён и писатель живёт под охраной спецслужб.

 

С цензурой на государственном уровне бороться труднее всего. Но всегда были способы обойти существующие препоны запретов. Самым распространённым способом такого обхода был и остаётся эзопов язык – язык иносказаний, маскирующий истинную мысль автора. Поэзия в этом смысле является универсальной упаковкой для правдивого и непредвзятого отражения действительности в виде поэтических аллегорий. Всегда оставалась возможность подпольной печати и распространения провокационной литературы.

 

Но, сейчас в век интернета и свободы слова больше всего вызывают сомнение и возмущение ограничения, накладываемые на творческую личность не государством и обществом, а хозяйской рукой сетевых порталов. Такой произвол зачастую доходит до абсурда. Высказывания пользователей, строго в рамках разрешенных законодательством режутся на корню, людей просто стирают за высказанное мнение, прикрываясь нарушением «Правил», установленных кучкой самодуров, которые кормясь за счёт активности творческих субъектов, зарегистрированных на их ресурсе, при этом хотят полностью контролировать их мыслительную и коммуникативную деятельность. Это вопиюще.

 

Это очередной обман ожиданий творческого человека, которому нужен воздух свободы и капля понимания. А на деле, он получает клетку из запретов, двойные стандарты, раскрученные рейтинги, которые делят людей на касты, согласно цензам этого рейтинга, и подпольную ячейку избранных, которым не возбраняется нарушать ни одно из установленных правил (хамить, дерзить, толочь воду в ступе, пулять какашками, грозить остракизмом и объявлять всеобщее порицание: «У-у-у-у, Сука!») Этим, в той или иной мере страдают большинство местечковых, не глобальных поэтических порталов, ибо созданы они для «подпольной ячейки» и раскрутки её членов, а остальные пользователи являются массовкой, призванной придать проекту веса. В этой связи текучка и выброс неугодных становится официальной политикой администрации таких сетевых ресурсов.

 

Не должно быть для творческого человека запретов на тему его работы. Тема и содержание работы писателя (поэта, художника) ограничены только вдохновением, нравственностью, совестью и чаяниями автора. «Я только не имею права касаться в моих статьях власти, религии, политики, нравственности, должностных лиц, благонадежных корпораций, Оперного театра, равно как и других театров, а также всех лиц, имеющих к чему либо отношение, – обо всем же остальном я могу писать совершенно свободно под надзором двух трех цензоров.» (Пьер Бомарше) Это напоминает известную сказку, где хозяйка говорит служанке: «Ты есть навари, корову подои, избу прибери, бельё постирай, огород прополи, детей накорми и…., и спи-отдыхай.» Но поэт – не служанка, на службе у власти. Актуальность его творчества проистекает из реалий жизни, его бытие, социальная подоплёка жизни определяют направленность его мысли. Когда творчество настолько далеко от реальной жизни, что не находит ни одной точки соприкосновения с читателем она теряет свою актуальность. А то, что не актуально – не интересно обывателю. То, о чём не говорят, зачастую никто не читает, как не прискорбно заметить.

 

«Цензура как аппендикс: в пассивном состоянии бесполезна, в активном опасна.» (Морис Эделман) Многие отмечают, что цензура не решает социальной проблемы, но замалчивает их. А замалчивание - это только зона отчуждённости, но не купирование интереса читателя. В этом случае цензура только подогревает интерес, служит рекламой к скандальной теме, которая, так или иначе, найдёт выход.

 

«Цензор – это человек, знающий больше, чем, по его мнению, положено знать вам.» (Лоренс Питер) Вопрос: почему то, что кому-то можно - другому нельзя? Это вопрос социального неравноправия. То есть, кто-то, как родитель в отношении ребёнка, решает - можешь ли ты это видеть, стоит ли тебе это читать, дорос ли твой нос, чтобы соваться в эти темы, и уж тем более, можешь ли ты высказывать своё мнение относительно этого вопроса? А если я хочу сам составить точку зрения на запретный предмет, и не верю тому, кто якобы знает больше? На мой взгляд, само присутствие общественного мнения определяет негласные границы дозволенного. И человек в праве сам определить пределы в рамках которых его творческие изыскания по теме полезны, нравственно допустимы и безопасны.

 

«Цензор — человек, наделенный редкостным даром вычеркивать и вырезать именно то, что мы хотели бы увидеть, услышать или прочесть.» (Э. Маккензи) О, это редкий дар инквизитора, надзирателя, карателя, доктора Менгеле, палача, решающего проблему путём усекновения. Но интерес к тайнам неиссякаем. Потом появляются произведения без купюр, и зачастую становится непонятным, зачем что-то было вырезано, а потом пришито обратно, если на результат сильно не повлияло.

 

«Цензура — это тайная рекомендация посредством явного запрета.»

(Дитер Хильдебрандт) Если бы цензура носила сугубо рекомендательный характер, то выполнение этих рекомендаций оставались бы условны. Здесь мы видим лазейку для избирательности практического применения цензуры, где в одинаковых или сходных случаях, один автор (или произведение) подвергается запрету, другой (исходя из субъективных факторов) - нет. И, видимо, не последними здесь являлись старания доброжелателей, завистников, догматиков, которые могли тайно (или анонимно) указать на явные промахи автора.

 

«Задача цензора — познакомить нас с грехами, о которых мы и не знали, что они у нас есть.» («14, 000 Quips & Quotes») Вот здесь мы сталкиваемся с проявлением бессознательного в творчестве. Зачастую автора ведёт вдохновение, и он может не осознавать до конца замысел своего произведения и его конечный результат. Он может написать что-то ориентируясь на художественный образ своей поэтической или писательской задумки. Он может идти в своём повествовании от читателя, подозревая, что именно этот сюжет будет интересен. Он может не видеть изъянов своего труда. И тут появляется некто (редактор, цензор), который открывает всю подноготную, все скрытые смыслы, все трещины и чуланы, всю гнильцу и испорченность, всю художественную непотребность произведения. И это не просто цензура, это обоснованный приговор.

 

«Всякие правила насчет того, что следует и чего не следует читать, просто нелепы. Современная культура более чем наполовину зиждется на том, чего не следует читать.» (Оскар Уайльд) Человек, который написал «Портрет Дориана Грея» знал о чём говорит. Ведь, то как заведено в приличном обществе всё же кардинально отличается от того, насколько та или иная личность может позволить себе нравственно опуститься. И одно дело прогрессивно, скандально или цинично рассуждать о пороках общества, о его лицемерии и двуличии. Но, совсем другое – следовать этим грязным мыслям и воплощать их в жизнь, нравственно разлагаться, сохраняя при этом вполне пристойную личину. И книга, в этом случае становится предметом одухотворённым, трансформирующимся в каждом уме в нечто глубоко индивидуальное. Она может стать окном в иной мир, пустой фантазией или пистолетом с взведённым курком. Именно эта способность произведения – взрывать мозг и переворачивать сознание привлекает читателя, заставляет его перечитывать и меняет сам дух времени.

 

«Цензура нужна чтобы мысль водить на верёвочке.» (Виссарион Белинский) Мысли человека и без цензуры всё время на верёвочке сиюминутности. Творчество отрывает нас от мыслей, привязанных к бытию, от каждодневных проблем, от желания исчезнуть. Цензура может формировать правильный настрой, который не диссонирует с обыденностью. Но чаще всего, этот диссонанс столь очевиден, что ниточка рвётся…

 

«Цензура рассматривает мир как семантическую систему, в которой информация — единственная реальность, и то, о чём не написано, того и не существует.» (Михаил Геллер) Ошибочное мнение о несущественности нематериализованной в письменный эквивалент мысли. Мысли не появляются просто так, для их появления есть вполне реальные предпосылки. Зачастую сходные мысли приходят в голову разным людям. И высказанная однажды мысль, даже если она будет вычеркнута из одной книги, обязательно всплывёт в другой. Нет смысла в отсрочке появления той или иной мысли, кроме одного – необходимости времени на подготовку сознания к осмыслению несвоевременной мысли. Но, люди опережающие своё время существовали всегда и мысли их прорывали закостенелое сознание обывателя, как краткая вспышка грядущих перемен.

 

«Цензура — та же паутина; маленьких мух она ловит, а большие её прорывают. Намёки на личности, нападки умирают под красными чернилами; но живые мысли, подлинная поэзия с презрением проходят через эту переднюю.»

(Александр Герцен) Всё познаётся в сравнении. Одни всю жизнь читают классиков, заучивают наизусть. В стремлении покрасоваться своей эрудицией заводят интеллектуальные беседы на околотворческие темы ( в которых самис собаку съели), но беседа их редко заводит к ментальным откровениям. Плавают они мелко, но самомнение их, как у глубоководных акул. Они никуда не прорываются, но методично выкашивают остальную рыбёшку. Они плавают в пределах своего водоёма, но знают, что есть водоёмы побольше, где рыба крупнее, но чаще продолжают довольствоваться обглоданными скелетами классиков. Иной раз они видят кульбит по соседству, разлетается много брызг. Эти брызги они воспринимают, как брызги славы и пополняют свою коллекцию новым исключительным экземпляром для коллекции скелетов. Если же сами чего-то могут, но брызг от их прыжка мало, то мутят воду в чужом колодце.

 

«Творческое начало в человеке бессознательно; сознательна — и то лишь частично — его цензура.» (Авессалом Подводный) Тяга к творчеству может быть бессознательна, но творческий процесс – это сознательная деятельность по созданию конкретного продукта. Часто ожидание автора от результата своей деятельности могут не совпадать с реакцией общества. Бывает такой продукт остаётся вовсе незамеченным. Виною ли тому цензура. Может быть, и нет. Но автор начинает искать причины неуспеха. И сознательные попытки улучшательства очень часто не дают никаких результатов.

 

«Цензура как система норм, доминирующих над человеком, не даёт выхода на поверхность сознания его асоциальным деструктивным импульсам. Бессознательное ищет окольных путей, идёт кривыми дорожками фантазий — и создаёт по пути искусство, которому, как известно, противопоказано прямоговорение. Искусство говорит всегда и только на Эзоповом языке. Для него необходима атмосфера темноты и страха.» (Борис Парамонов) Противостояние писательского Джекила и Хайда. Инъекция сыворотки правды заставляет прорваться собственному стилю из рамок шаблонных ограничений, наложенных обществом на образ правильного произведения. И тогда получается нечто революционное, что либо отбрасывает писаку назад к его разбитой пишущей машинке, либо – формирует новую личность писателя, который приручил все свои пороки, выдрессировал все деструктивные импульсы и реализовал все самые смелые фантазии. Нужно заметить, что наличие этих самых фантазий – уже четверть успеха.

 

Напоследок, нужно заметить, что внутренний Цербер трудится во благо творческой личности. Он соизмеряет смелость и взвешенность, пошлость и откровенность, безрассудство и здоровую долю эпатажа, форму и смысл и создаёт формулу успешного произведения, которое не нуждается в дополнительной цензуре.

 

***

 

05.04.17.