18. 3: §3."Валерка Марушин". Глава восемнадцатая: "Однокурсники". Из книги "Миссия: Вспомнить Всё!"
Глава восемнадцатая "Однокурсники"
§3. Валерка Марушин
На первом курсе, прямо перед первой сессией, покинул стены альма-матер наш однокурсник Валерка Марушин.
О причинах я подробно рассказал ранее.
Но, несмотря ни на что, он продолжал поддерживать связь со мной и Шуриком Малышевым – той бывшей абитурой, с которой он сдавал вступительные самые стрессовые на всю оставшуюся жизнь экзамены.
Хотя Валерка мог и не волноваться, зная ситуацию с попаданием в институт непосредственно изнутри, потому что, как я уже говорил, имел блат, благодаря хорошо сохранившимся связям своих покойных горкомовских родителей.
А в 1977 году для гарантированного поступления достаточно было иметь информацию о кардинальной линии политики Ректора, пообещавшего военной кафедре стопроцентный набор лиц мужского пола (то есть достаточно было только подать документы в приёмную комиссию и формально появиться на всех экзаменах, чтобы тебя, мальчика, приняли в институт).
В отличие от нас, мужиков, девчонкам дико не повезло.
Девчонок срезали беспощадно.
Даже отличниц.
По три года они пытались пройти строгий беспощадный отбор.
В нашей группе некоторые молодые девушки успели закончить медицинское училище и поработать медсёстрами в больницах, чтобы иметь неоспоримое преимущество при поступлении.
К тому моменту они уже сформировались как медики, многое умели из практических навыков оказания помощи больным.
Продолжу о Марушине.
Валерка часто приглашал нас к себе, в уютное семейное гнёздышко в Автозаводском районе (к тому времени он уже был женатиком).
Жена его — миниатюрная куколка, «муси-пуси».
Всё у неё было миниатюрно: от личика до ручек-ножек.
Такими же миниатюрными у неё были очаровательные грудки, которые она, как бы невзначай, исподволь сострадательно демонстрировала нам с Малышевым, двум холостякам.
Мы наслаждались зрелищем в вырезе её платья, когда она деланно наклонялась, предоставляя нам возможность подглядеть.
В итоге все оставались довольны.
И зрители, и организаторы-спонсоры.
Дома у Марушина, кроме самих хозяев, постоянно вертелись молодые девчухи, возбуждая и, одновременно, не давая.
Такое поведение с каждым разом становилось всё более невыносимым!
Мы с Малышевым, образно выражаясь, опухали от распирающей нас спермы, а эти девственные стервы, по-видимому, утончённо наслаждались травлей оголожалых самцов.
Чисто по-мужски понимая наше состояние и желая чем-то помочь друзьям, добрый Валерка организовал однажды массовый выезд на природу, на его дачу.
«Там-то вы их и трахнете!» — многообещающе сигнализировал он нам с Малышевым, многозначительно подмигивая.
«Почему ты так решил?» — сомневались мы в успехе данного мероприятия, наученные прошлым горьким опытом.
«Как «почему»? Спать-то в избушке больше негде, кроме как с вами! Куда они денутся? Дадут! Как пить дать — дадут!» — продолжал напирать уверенный в себе Валерка.
Мы мечтательно фантазировали в ответ...
До дачного домика нужно было ехать на электричке, а потом километра четыре добираться пешком по просёлочной дороге.
Дело было под Новый Год, и Валерка решил совместить приятное с полезным: устроить нам лыжную прогулку от станции до дачи.
Взял в компанию самых привлекательных дев из его «гарема», тех, которых мы с Малышевым выбрали для предстоящего предполагаемого совокупления.
...Поздно ночью, устав от лыжной пробежки по крепкому морозцу, мы, наконец, ввалились в марушинскую избушку на курьих ножках.
Домик выстудился и растопка печи не спасала от всепроникающего холода.
На это и был сделан расчёт!
Волей-неволей непокорным девам пришлось разделить с нами постель, чтобы согреться, укрывшись общим одеялом.
Легли, естественно, в чём были — в спортивных костюмах.
Но снимать их — вот досада! — девы категорически отказались, так как в непротопленной избушке было слишком холодно всю ночь.
Знал бы, я бы сюда примчался ещё два дня назад!
Чтобы обеспечить комфортное тепло и уют...
В итоге нам с Шуриком опять не обрыбилось! Досада...
Тогда Валера пошёл ва-банк.
Он переговорил со знакомым сверхушлым приятелем-еврейчонком, чтобы тот привёл с собой стопроцентных давалок для удовлетворения нашей неуёмной и взбешённой последними событиями похоти.
Когда мы с Малышевым пришли к Марушину, то еле сдержались от отвращения.
Происходящее напоминало сцену из фильма «Калина красная»: «Народ для разврата собрался!».
За столиком, хорошо оснащённым шоколадными конфетами и шампанским восседали две огромные толстенные грудасто-жопастые бабищи, явно перезрелого возраста, тоскующие как купчиха из фильма «Женитьба Бальзаминова» (1964, режиссёр Константин Воинов) в исполнении Нонны Мордюковой, плотоядно заявившей свахе Акулине Гавриловне Красавиной (Лидия Смирнова): «Он мне... нравится.. Ты мне его... Чтобы каждый день — ко мне!».
Такими же, как у Мордюковой в упомянутом фильме, несытыми были широкие морды у приглашённых баб!
Ясно, почему они рады бы были «дать» любому!
Потому что у них никто из мужиков «не брал»!
Письки наши съёжились от испуга за себя...
Убегать без весомой причины было как-то неудобно, и мы с Шуриком присоединились к компании в расчёте на то, что время покажет, когда мы сможем не слишком заметно для этих бабищ (и безболезненно для своей репутации) ретироваться.
Еврейчонок оказался чрезвычайным оригиналом, умеющим принимать нестандартные решения.
Так как компания наша насчитывала человек двенадцать, то брать четырёхместное такси не имело смысла, вызывать три машины — дорого.
Он смотался до расположенного рядом с домом Марушина кольца сорокового автобуса и за десятку уговорил обедающего водителя отвезти всех нас «с ветерком» в самый модный и «непроходимый» (по причине постоянного острого дефицита мест) бар «Огонёк» — самое первое и чуть ли не единственное в городе заведение общественного питания под логотипом «Бар».
«С ветерком так с ветерком...»— пробурчал осчастливленный червонцем водитель и нажал на газ.
С невероятной для громадного двухсалонного «Икаруса» скоростью мы помчались в желанный бар!
Всю дорогу нас трясло и кидало в разные стороны, но мы, обалдев от представившейся возможности на скорости прокатиться в совершенно пустом автобусе, ухахатывались, повторяя фразу еврейчонка: «Такси заказывать я не стал, оно очень уж маловместительное, поэтому я купил вам автобус!».
Он обыграл популярный в те дни анекдот, в котором отец-грузин написал сыну-студенту Московского ВУЗа письмо следующего содержания: «Дорогой мой сын! Ты постоянно жалуешься, что до места учёбы тебе приходиться ездить в толкучке, духоте и тесноте! Поэтому пятиместную «Волгу» я покупать тебе передумал. Я купил тебе просторный автобус!».
Вожделенный бар «Огонёк» располагался на третьем этаже здания Речного Вокзала. Вся лестница, начиная с улицы, была запружена огромной очередью шириной в четыре человека.
У входа в зал бара дежурили мордовороты-охранники, которые тщательно следили, чтобы кроме "Своих" и блатных в бар никто не мог попасть (даже за деньги).
Ушлый и пронырливый еврейчонок и тут оказался на высоте.
Он методично растолкал сбитую, как бетон, очередь ловкими локтями, предоставив нам невероятную возможность проникнуть в лакомое нутро увеселительного заведения.
...В баре было уютно.
Редкие столики «на двоих», манящая полутьма и светомузыка, выхватывающая смутные блики лиц посетителей, располагали к интиму...
Специально для нас официанты вынесли дополнительные стулья и столики и составили их таким образом, чтобы большая компания смогла вполне комфортно разместиться.
(Всё-таки Валере, щедрому от природы, нравилось ублажить своих полунищих друзей, бывших однокурсников, и увидеть на их бледных лицах изумление от нежданно свалившейся роскоши!).
Нам принесли заказ, состоящий из фужеров, наполненных сухим вином, вазы с фруктами и коробки дорогих шоколадных конфет.
Не прошло и получаса, когда я, придирчиво выбирая напарницу для медленного танца, увидел за соседним столиком до боли знакомое очень красивое лицо.
Это была Марина.
Та самая Марина Зайцева, с которой по её просьбе я, вполне взрослый по сравнению с ней парень, однажды снизошёл до участия в игре в скакалки во дворе незабвенного 24-го «б» на проспекте Ленина!
Тогда, в середине семидесятых, она была долговязой девочкой-подростком с выпирающими коленками на длинных худеньких ножках, но в лице её уже явственно проступали черты писаной красавицы.
Я ревновал, когда ненавистный мне Серёжка Корнилов, её сосед по подъезду, ввязывался в девчоночьи игры с Маринкой только для того, чтобы быть поближе к ней.
Только через годы я догадался, зачем Серёжка тогда лазал с ней в подвал нашего многоэтажного дома...
Но это я понял потом.
А сейчас я был потрясён.
Буквально сражён яркой, вызывающей красотой восемнадцатилетней девушки.
Она была ангелоподобна!
Зазывные зелёные глаза оттенка нежной морской волны лучились золотисто-медовым обещанием райского блаженства...
Усыпанная золотыми украшениями, вся она сияла, как новогодняя ёлка, под подолом которой тебя ожидали невероятные подарки...
Она ласково прильнула к моей груди в медленном танце, и я ощутил прикосновение всего неизмеримого богатства её молодого горячего, пышущего сладострастием тела.
Я не выдержал.
Учитывая двойственность моего положения (за столиком остались брошенные мной «мадам Брошкины»), я предложил Марине тут же, «под шумок», пользуясь темнотой и толчеёй на танцевальной площадке, исчезнуть из бара, не дожидаясь окончания волшебной мелодии, так уютно сопровождающей наш с ней танец-прижиманец.
Она не раздумывая согласилась.
(Видимо, Маринкин тогдашний напарник её не сильно занимал).
Мы весело скатились по лестнице и поймали такси, чтобы посетить моё утлое жилище для продолжения нежданной встречи старых знакомых и новых возлюблённых.
Но об этом чуть позже, ведь параграф данной главы называется «Валерка Марушин», а не «Марина Зайцева».
Марушина мы с Малышевым навещали в последний раз, когда он отлёживался в больнице, чтобы в очередной раз откосить от армии.
В эту больницу на Автозаводе он ложился регулярно — осенью и весной — в горячие периоды призыва.
Конечно, следует понимать, что никаких болячек у него и в помине не было.
Блат тогда мог решить любой вопрос.
Дело только в размере оплаты востребованных услуг.
Валерка никак не мог дождаться наступления заветных 27 лет, когда парень навеки освобождался от гнетущей опасности быть призванным в армию.
В больнице он тосковал по два месяца, но других (более комфртных) вариантов избежать солдатских сапог тогда ещё не было придумано.
Шурик купил две бутылки болгарского сухого «Лудогорского», и пока мы ехали за тридевять земель, периодически просил меня выйти из троллейбуса и приложиться к горлышку.
На момент приезда в больницу на свиданку обе бутылки по 0,7 литра были опустошены.
Шурик со свойственным ему плотоядным садизмом не преминул сообщить Марушину, что для встречи с ним мы купили пару бутылей, но вот беда, не дотерпели, ужрали всё до капельки.
«С-с-скоты» — только и смог разочарованно выговорить необидчивый Марушин, зная о подобных проделках Шурика, и ласково потрепал нас по бессовестным щекам.
Больше с Валеркой Марушиным я не встречался и ничего не слышал о нём.
Гадкий Шурик потом даже и не вспоминал никогда о дружелюбном и сострадательном Валерке.
