9. 6-9: §6. "Вася Михайлин и Лев Толстой". §7. "День Учителя, или Как меня объели". §8. "Вася Вяхирев". §9. "О любви". Глава девятая: "Школа". Из книги "Миссия: Вспомнить Всё!"
Глава девятая "Школа"
§6. Вася Михайлин и Лев Толстой
В десятом классе я спохватился. Моё решение поступать на историко-филологический факультет требовало хороших знаний классических произведений. Я залпом прочитал «Войну и мир», «Анну Каренину» Льва Толстого, «Пётра Первого» его однофамильца и тёзки по отчеству — Алексея Николаевича.
На большее меня не хватило, нужно было срочно приниматься за подготовку к выпускным экзаменам. Система изучения литературных трудов великих писателей, продиктованная требованиями школьной программы не стимулировала нас к полному прочтению классики.
Так например «Войну и мир» мы изучали фрагментарно, по частям. Домашнее задание по литературе заключалось в изучении какой-либо главы книги.
На очередном уроке по литературе вызвали к доске Васю Михайлина.
В данном случае требовалось описать встречу князя Андрея Болконского
с дубом.
Судя по его реакции, эпизод с дубом, о котором его попросила рассказать учительница, он прочитал поверхностно. Сути не ухватил. Поэтому недостающие слова он решил восполнить мимикой и жестами.
Выглядело это примерно так.
Вася Михайлин встал у стола преподавательницы и начал: «Едет как-то Болконский по дороге и видит: стоит старый толстый дуб...Вот такой». Массивный Вася принял позу, изображающую огромное дряхлое грузное дерево. При этом он артистично поднял обе руки, живописно олицетворяющие две безлистные ломаные ветви дуба и устрашающе, как гадюка перед атакой, согнул пальцы, направив их концы в сторону внимающих слушателей.
Ученики отметили его преамбулу бурным хохотом.
Приведу указанный эпизод полностью, как у автора:
«...На краю дороги стоял дуб. Он был, вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломанными суками и корой, заросшей старыми болячками. С огромными, неуклюже, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами.
Только он один не хотел подчиниться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
Этот дуб как будто говорил: «Весна, и любовь, и счастье! И как не надоест вам все один и тот же глупый, бессмысленный обман! Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинокие, и вон я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, выросшие из спины, из боков — где попало. Как выросли — так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу. Цветы и трава были и под дубом, но он все так же, хмурый, неподвижный, уродливый и упорный, стоял посреди них.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, — думал князь Андрей. — Пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем: наша жизнь кончена!»
Целый ряд мыслей, безнадежных, но грустно-приятных, в связи с этим дубом возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь и пришел к тому же успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая...
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. «Здесь, в этом лесу, был этот дуб, с которым мы были согласны. Да где он?» — подумал князь Андрей, глядя на левую сторону дороги. Сам того не зная, он любовался тем дубом, которого искал, но теперь не узнавал его.
Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого горя и недоверия — ничего не было видно. Сквозь столетнюю жесткую кору пробивались без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что это старик произвел их.
«Да это тот самый дуб», — подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему.
И Аустерлиц с высоким небом, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна — все это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в тридцать один год, — вдруг окончательно и бесповоротно решил князь Андрей. — Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо. Надо, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мной вместе».
§7. День Учителя, или Как меня объели
В один из дней Учителя, отмечавшегося в первое воскресенье и совпавшего с моим днём рождения, одноклассники по сложившейся традиции поехали «на чай» с поздравлениями к нашей Классной.
Повстречав толпу на площади Комсомольской, я не обнаружил у них не только подарка, но даже букета цветов.
Я заволновался и всучил одному из них — прямо в дверь отходящего автобуса — торт, предназначенный к столу именинника.
Предварительно я успел перекинуться парой слов с несколькими одноклассниками, пригласив их посетить меня по возвращении и отпраздновать моё семнадцатилетие.
Те вежливо отказались, сославшись на отсутствие времени, потому что намеревались провести у Людмилы Арсентьевны в гостях несколько часов.
Я смирился и пошёл накрывать праздничный стол для своих друзей по дому.
В то время материальное положение нашей семьи заметно изменилось в лучшую сторону. Отец, выйдя на пенсию, продолжал работать, получая пенсию и зарплату. Мать выделила мне достаточную сумму, удовлетворяющую потребности моей большой дворовой компании.
Поздним вечером, когда опузевшие друзья, которых я с большим трудом уговорил всё доесть, разошлись, и мне одному остался длинный стол буквой «П», заваленный объедками и грязной посудой, в дверь постучали (звонка у нас не было).
Каково же было моё изумление, когда я обнаружил, что за дверью стоит добрая половина моего класса, человек, эдак, двадцать, пожирая меня голодными глазами.
...Пришлось отдать им на растерзание внутренности домашнего холодильника. В ход пошло всё, даже молоко и кефир.
Мама, — чтобы не мешать, — вежливо доверившая имениннику квартиру на всю ночь, придя утром и увидев пустой холодильник, была обескуражена: «Куда всё делось? У меня припасов здесь было на два месяца!»
§8. Вася Вяхирев
Кстати, «Вяхирь» — это такой голубь. Точнее — вид птиц рода голубей. Второе его название «Витютень». Как точно схвачено!
«Клюв у вяхиря жёлтый, грудь розоватая, хвост снизу с белой поперечной полосой» — утверждает всезнающая Википедия. Ну вылитый расфуфыренный Васька!
Так случилось, что и Вяхирев, и Афанасов влюбились в одну и ту же девочку — Светочку Протасенко и тайно вздыхали по ней.
Старшая сестра Светы потом училась со мной в мединституте (только на другом факультете, на педиатрическом) и удивила всех на очередном институтском смотре художественной самодеятельности необыкновенной гибкостью — она показала цирковой номер «Змея».
Это когда девушка в соответствующем «змеином» костюме сворачивается и разворачивается верёвочкой или, встав лицом к зрителям, прогибается назад таким образом, что голова оказывается между ногами, обращённая к нам лицом. Как будто приставленное от другого тела, лицо при этом усмехается и подмигивает...
Лично я в Светочке ничего привлекательного не увидел. Обычная девочка, каких пруд пруди, с заурядным вздёрнутым носиком.
Единственно, что её отличало, так это необычно пышная копна из тонких завивающихся волос. Может эта фишка так эффектно и сработала?
Предмет сердечных страданий двух моих друзей не ответил им взаимностью и нашёл свою вторую половину за пределами школьных стен. Её парень жил рядом со мной, когда я уже переехал на улицу Снежную. В доме напротив, по улице Радио, поэтому некоторое время после школы я ещё встречал её там.
Но если Афанасов ограничился любовным признанием, которое изложил на магнитофонной плёнке и на прощальном выпускном вечере попросил меня передать ей эту кассету, то Васька Вяхирев бился за свою даму сердца вкровь. Упорно курсировал от проспекта Ленина до Заводской улицы, систематически получая «отвесистых люлей» от местной шпаны или от Светкиного хахаля.
Который, подобно роботу-автомату, с матерными напутствиями выбрасывал его с лестницы четвёртого этажа при очередном бесславном штурме двери, ведущей в заветное гнёздышко зазнобы.
Хахаля со Светкой в конце семидесятых, когда Васька отстал от них, я даже однажды приглашал на свой день рождения.
Светка стала жить с ним, переехала на улицу Радио, я поневоле частенько сталкивался с ней в нашем микрорайоне.
Парень плохо кончил. Сначала он исчез, несколько месяцев числился как без вести пропавший. Потом его полуразложившееся тело нашли по весне под Молитовским мостом.
Поговаривали, что его убили мафиози за карточные долги. Он нигде не работал, любил «красивую жизнь», проводя вечера в находящемся поблизости ресторане «Океан», где собиралась подозрительная типы, сколотившие уголовную банду игроков на деньги.
Светка вернулась к своим родителям. Больше я о ней ничего не слышал.
Возвращаюсь к герою повествования, Ваське Вяхиреву.
Мне было жалко Васю, когда я видел его, молчаливо возвращающегося домой и зажимающего окровавленной рукой вдребезги разбитый нос.
На мои увещевания — в стремлении убедить его в бессмысленности, если не сказать, вредности этой затеи он не реагировал. Он твёрдо решил бороться за своё счастье.
Поступив в интендантское училище, городок которого размещался тогда у автостанции Лядова, Вася через некоторое время прекратил бесплодные попытки удовлетворить своё либидо.
Правда, спохватившись только спустя четыре года, уже после окончания училища, вдруг стал прилагать мощные усилия по поиску будущей супруги.
На распределении в училище он получил направление в Ивано-Франковск (Украина) и мог претендовать на получение там отдельной жилплощади при наличии супруги. Холостым из предлагаемых мест проживания светила лишь банальная койка в обшарпанной общаге.
Поэтому в 81-ом году Вася со свойственной ему основательностью стал просчитывать варианты. Конечно, при неусыпной помощи сверхзаботливой мамочки.
Так сложилось, что за годы пребывания в училище новой пассии он не нашёл. Оставались одноклассницы, которых, кстати, хорошо знала его мама, Инна Васильевна, учительница по истории, в своё время преподававшая нам.
Итак, цель первая, самая желанная, — та же комсомольская активистка и отличница Марина Евстратова, которая к тому же стала на ту пору ещё краше и аппетитней.
Как потом описывала Марина, Вяхирев пришёл незадолго до полуночи (видимо, долго просчитывал), позвонил, она открыла дверь.
Вася сходу делает предложение: «Марин, ты выйдешь за меня замуж?».
Марина, которая хоть и не имела постоянного парня, остолбенела от такой беспардонности (если не сказать, наглости), но не стала упрекать за отсутствие конфетно-букетной стадии, а просто послала его подальше.
Вася не растерялся и, ничтоже сумняшеся, двинул лыжи к другой приятной девушке нашего класса, Марине Мещеряковой.
Марина после наконец удачно завершившегося трёхгодичного штурма стен мединститута уже была первокурсницей и сразу нашла там белокурого голубоглазого мальчика, с которым её уже связывали достаточно крепкие отношения.
Переварить неизвестно откуда, как снег на голову, Васю она не смогла и, соответственно, также отказала соискателю.
Совпадение обстоятельств, с которыми были связаны его посещения (и даже деталей его поведения при этом) стали достоянием общественности: будучи подругами две Марины поделились так внезапно обрушившимися на них впечатлениями.
От них же узнала об этом и третья красавица и, по мнению его мамы, достойная кандидатка на место Васькиной жены — Ольга Евсеева.
Правда последняя никак не ждала Васю у своих дверей, думая что уж после двух попыток Вася прекратит свои дурацкие похождения с целью занудного выклянчивания руки и сердца приглянувшихся одноклассниц.
Но не тут-то было!
Буквально на следующий день (время отправки в Ивано-Франковск крепко поджимало) Вяхирев стал теребить дверной звонок Ольгиного жилища.
Прямо в дверях (а чего тянуть?) исторг отредактированную мамой и ставшую уже стандартной фразу о вечной любви и немедленной женитьбе.
Расчёт был тщательно выверен: кандидат в женихи, Вася — ухоженный, перспективный, из хорошей семьи, мечта всех советских простушек.
Но прямодушная простушка Ольга под свежими впечатлениями от Васькиных похождений, достойных художественного пера знаменитого сатирика, не стала хитрить, лукавить и изворачиваться — со свойственной ей прямотой она залепила ему прямо в лоб: «Вася, ты — что, дурак?!».
§9. О любви
Что касается моих «любовей», то никаких событий в половом смысле за время беззаботных школьных дней у меня не произошло.
Нравы тогда были иными, чистыми, что ли.
Поцелуй — и тот был бы событием в моей неискушённой жизни.
Правда, следует признать: успехи на литературном поприще в седьмом классе произвели неизгладимое впечатление на моих одноклассниц.
Этот успех счастливо наложился на период созревания девочек и потому (не скажу, что многие, но, как я стал догадываться, некоторые, в том числе из других классов, число которых мне осталось неизвестным), тайно вздыхали о Павле Смородине, не рассчитывая на какую-нибудь мало-мальскую взаимность.
Девушки того времени, в силу своей природной скромности, даже желая, не решились бы прямо предложить свою девственность в обмен на ухаживания местной знаменитости.
Тем не менее, самые смелые претендентки разрабатывали комбинации по завоеванию моего сердца.
Однажды две подружки нашего класса решили признаться мне в любви для более тёплых (и может быть, близких, не знаю) отношений.
Одна из них, более активная и решительная Калентьева официально известила меня, что Людмила Арсентьевна, якобы, попросила Смородина Павла — через них — остаться после уроков для какого-то очень важного сообщения.
В нетерпении я не стал дожидаться классную руководительницу непосредственно в классе после последнего звонка, а направился в учительскую, чтобы выяснить суть происходящего.
Хитроумный план девочек, не ожидавших такого развития событий, сорвался, и они стремительно ретировались.
Была среди моих поклонниц и милая простая девушка Марина, фамилию которой я, увы, забыл.
Ни словом, ни взглядом, ни движением, ни каким-либо другим проявлением невербальной коммуникации не дала она мне даже повода обнаружить свои чувства к знаменитому автору нетленного фельетона.
Но изобретательность проявила, упросив классную руководительницу изменить график дежурств таким образом, чтобы наши с ней вахтовые дни (как правило, дежурили в паре: мальчик и девочка) чудесным образом совпали.
Дежурства — это когда ученики, в порядке существующей очереди, остаются после уроков для генеральной уборки классных комнат или иных помещений.
Всё началось, как обычно: Марина надраивала тряпкой пол и школьную доску, я двигал мебель для удобства мытья и таскал вёдра с водой, меняя грязную на чистую.
И вот спустя какое-то время Марина без предварительных объяснений вынимает из (грязного от мела и пыли) ведра половую тряпку и размашисто бьёт ею по моему лицу.
Ладно лицо, но во что превратились мои наглаженные белая рубашка и костюм с галстуком?!
Я почти взвыл от внезапно охватившей меня ярости и, вырвав эту же тряпку, смачно размазал её по лицу бедной, как потом оказалось, влюблённой в меня по уши девушки — несчастной носительницы нестандартных представлений о знаках внимания.
С разочарованно-огорчённым и одновременно озлобленным выражением лица, по которому на школьный фартук стекали грязные ручьи, она разочарованно произнесла только одну убийственную фразу: «А я тебя — любила!».
Так закончилась ещё не начавшись наша с ней любовь.
Чуть раньше, в восьмом классе, в феврале 76-го, на школьном вечере я, к изумлению одноклассников, сделал отчаянно героический шаг и пригласил на танец недоступную для всех Лену Елутину.
Она училась на класс помладше, но отличалась гордым нравом и неприступным видом.
При виде её полненьких аппетитных ляжек, обрамлённых сверху минимально короткой юбочкой, у мальчиков пубертатного возраста возникало приятное жжение внизу живота, имевшее опасность привести к плохо скрываемой стойкой эрекции.
Но попыток сблизить свои отношения с ней никто не делал. Не осмеливались.
Вела себя она высокомерно, и одним презрительным уничтожающим взглядом могла испепелить все неблагородные несытые намерения представителей противоположного пола.
Желание удовлетворить своё тщеславие — с опорой на беспроигрышную известность — побудило меня рискнуть.
Риск оправдался: Лена приняла моё приглашение.
Я нарочно уткнулся в её пышные мелко завивающиеся волосы, довершая картину изумления толпы, наблюдавшей за происходящим.
Мои проигравшие конкуренты и её завистливые соперницы застыли, как в финальной сцене Гоголевского «Ревизора».
Мне, конечно, льстило признание Лены и я всячески стимулировал развитие наших взаимоотношений при любом удобном случае.
По впечатлением от того первого танца с Леной я написал стихотворение «Вальс»:
«За руку беру и молчу.
Выходишь ты гордо, степенно.
И в сердце заколет чуть-чуть:
Елена, Елена, Елена.
Не в вальсе, — безмерно любя,
Покорно сгибаю колено.
Тихонько шепчу про себя:
Елена, Елена, Елена.
Руками связала навек.
Не выйти из сладкого плена.
Несётся в моей голове:
Елена, Елена, Елена.
...И тут же, всё разом простив,
С тобой полечу во Вселенной.
Закружит желанный мотив:
Елена, Елена, Елена...»
В другом стихотворении наше первое знакомство выглядело так:
«...Нет, не забыть мне поэтичность первой встречи:
Её дыхание щеки моей коснулось —
Любви врасплох застигнутое смерчем,
Шестнадцать лет холодное, проснулось
Моё наивное и трепетное сердце...».
Первые впечатления отразились и в стихотворении «Любовь с первого взгляда»:
«Мир под ногами, ахнув, завертелся,
Когда я утонул в глазах твоих...
(Куда бы он, боясь обжечься, делся
От пыла, охватившего двоих?!)».
Благоприятный случай для продолжения знакомства не заставил себя ждать и подвернулся вскоре на торжественном вечере, посвящённом празднованию Великой Октябрьской Революции.
Видимо зная о завязавшихся симпатиях, учителя назначили нас знаменосцами.
Мы стояли на сцене и, вместо выполнения неподвижной стойки, как у Мавзолея, на виду у сидящих в партере учеников школы и учителей демонстративно переговаривались.
Мы стояли позади трибуны, у самого занавеса, и выступающая в президиуме классная руководительница не могла наблюдать эту сцену.
В середине речи она осеклась в попытке понять причину гула в зале.
В поисках этой причины она обернулась и сделала нам прилюдное замечание.
Так мы окончательно укрепили всех во мнении, что пара состоялась!
Более активные и зоркие девы из нашего класса продолжали предпринимать усилия для того, чтобы разлучить неуёмную сцепившуюся парочку, но старания их, увы, оказались тщетными.
Пусть я не испытал тогда полных, всеобъемлющих, настоящих интимных радостей физического контакта в объятиях моей прежней, первой в жизни абсолютно голой, «очень доброй» школьницы, непередаваемая свежесть пробуждающихся чувств к женщине останется со мной навсегда.
Эти чувства обязательно нужно испытать! Они делают окружающий мир краше во много крат!
Об этом я написал в стихотворении «Десятый класс»:
«Ну зачем болтать о пустяках,
Окунувшись в бездну карих глаз,
Жить в самом огне, в любви, в стихах?
Ты всему виной, десятый класс!
Сердце томно рвётся, хоть реви,
В бешеную, майскую весну
В грусти ожидания любви...
Знаю, только ты виной всему!
Ты на мне во власти испытать
Поцелуя алых губ вино...
Может быть, и вправду — неспроста
Ты, десятый класс, всему виной!»
