9.1: §1. "Школа №94". Глава девятая: "Школа". Из книги "Миссия: Вспомнить Всё!"

Глава «Школа»

 

 

 

§1. Школа №94

 

 

Итак, школа.

1 сентября 1967 года.

Первый класс «б» школы №94.

До моего восьмилетия оставался всего месяц.

Годом ранее мать, считая, что я ещё не окреп для школы, решила оставить меня в последней группе детского садика «на второй год».

 

Осень в тот день была необыкновенно красивой: жёлтые и красные листы клёнов обильно усыпали всю пришкольную площадку.

У дверей школы нас встречала крупная и статная, как певица Зыкина, Александра Васильевна.

Моя первая учительница.

Она терпеливо отвечала на взволнованные вопросы родителей, потом по оглашённому списку собрала нас всех в класс.

 

Уровень требований к первокласснику по нынешним меркам был очень низок, если не сказать «примитивен»: на первых уроках мы раскладывали на парте счётные палочки, учась считать до десяти.

Мне всё это было смешно: я к тому времени умел и считать, и читать. Поэтому закономерно получал одни пятёрки.

 

В памяти из заданий первых лет учёбы остался рассказ Льва Толстого «Филипок».

В голове застряли две фразы главного героя: «Я бедовый!» и «Хве-и-хви, -ле-и-ли,- пеок-пок»:

 

«Был мальчик, звали его Филипп.

Пошли раз все ребята в школу.

Филипп взял шапку и хотел тоже идти.

Но мать сказала ему: куда ты, Филипок, собрался?

В школу.

— Ты еще мал, не ходи,— и мать оставила его дома.

Ребята ушли в школу.

Отец еще с утра уехал в лес, мать ушла на поденную работу.

Остались в избе Филипок да бабушка на печке.

Стало Филипку скучно одному, бабушка заснула, а он стал искать шапку.

Своей не нашел, взял старую, отцовскую и пошел в школу.

 

Школа была за селом у церкви.

Когда Филипп шел по своей слободе, собаки не трогали его, они его знали. Но когда он вышел к чужим дворам, выскочила Жучка, залаяла, а за Жучкой большая собака Волчок.

Филипок бросился бежать, собаки за ним. Филипок стал кричать, споткнулся и упал.

Вышел мужик, отогнал собак и сказал: куда ты, постреленок, один бежишь?

Филипок ничего не сказал, подобрал полы и пустился бежать во весь дух.

 

Прибежал он к школе.

На крыльце никого нет, а в школе слышны гудят голоса ребят.

На Филипка нашел страх: что, как учитель меня прогонит? И стал он думать, что ему делать. Назад идти — опять собака заест, в школу идти — учителя боится.

Шла мимо школы баба с ведром и говорит: все учатся, а ты что тут стоишь? Филипок и пошел в школу.

В сенцах снял шапку и отворил дверь. Школа вся была полна ребят. Все кричали свое, и учитель в красном шарфе ходил посередине.

 

Ты что? — закричал он на Филипка.

Филипок ухватился за шапку и ничего не говорил.

— Да ты кто? —

Филипок молчал.

— Или ты немой? —

Филипок так напугался, что говорить не мог.

— Ну так иди домой, коли говорить не хочешь. —

А Филипок и рад бы что сказать, да в горле у него от страха пересохло. Он посмотрел на учителя и заплакал.

 

Тогда учителю жалко его стало. Он погладил его по голове и спросил у ребят, кто этот мальчик.

— Это Филипок, Костюшкин брат, он давно просится в школу, да мать не пускает его, и он украдкой пришел в школу.

— Ну, садись на лавку возле брата, а я твою мать попрошу, чтоб пускала тебя в школу.

 

Учитель стал показывать Филипку буквы, а Филипок их уж знал и немножко читать умел.

— Ну-ка, сложи свое имя. — Филипок сказал: хве-и-хви, —ле-и-ли, — пеок-пок. — Все засмеялись.

Молодец,— сказал учитель. — Кто же тебя учил читать?

 

Филипок осмелился и сказал: Костюшка. Я бедовый, я сразу все понял. Я страсть какой ловкий! —

Учитель засмеялся и сказал: а молитвы ты знаешь? —

Филипок сказал: знаю,— и начал говорить Богородицу; но всякое слово говорил не так.

Учитель остановил его и сказал: ты погоди хвалиться, а поучись.

С тех пор Филипок стал ходить с ребятами в школу».

 

 

А теперь оставим Филипка в покое. Пусть учится.

Теперь несколько слов следует сказать и о герое повествования.

То есть обо мне самом.

Писал я крупно, почти каллиграфическим, как у отца, почерком.

Имея солидную подготовку, все три класса я был круглым отличником.

Учеником, которого Александра Васильевна ставила всем в пример.

 

В один из дней моя мать подарила школе белую скатерть на стол нашей первой учительнице. Скатёрка была так себе, по краям свисали мохры, местами виднелись небольшие дырки.

Но тактичная Александра Васильевна высказала своё тёплое слово благодарности моей матери на уроке при всех учениках.

И сделала она это так, будто хвалят меня, а не мою мать.

 

Надо отдать должное моей первой учительнице: она с яростью «культурно» нас просвещала. Прививала любовь к Природе и животному миру. Водила на просмотры фильмов соответствующего содержания.

Как ни странно, фильмы в основном были «штатовские», североамериканские, несмотря на чрезвычайно напряжённую обстановку, сложившуюся в 1962 году и связанную с неуправляемой вспыльчивостью волюнтариста Хрущёва: только что отгремел так называемый «Карибский кризис». Хотя, на дворе был уже 1967 год, при Брежневе, возможно, ситуация несколько смягчилась. Враждующие страны пока отложили ядерные ракеты в сторону.

 

Итак, о фильмах иностранного, чужеродного происхождения.

Это, скорее, художественно-документальные фильмы, такие как «Флиппер» (Flipper) Джеймса Кларка (1963) — история о дружбе мальчика Сэнди с дельфином по имени Флиппер, «Лесси» (Lassie) Роберта Максвелла (1963) – о приключениях собаки колли по кличке «Лесси», а также «Рождённая свободной» (Born Free) Джеймса Хилла и Тома МакГоуна (1966, совместно с Великобританией) по одноимённому бестселлеру известной писательницы и натуралиста Джой Адамсон.

 

Суть последнего состояла в том, что супруги Адамсон приняли в свою семью львиного детёныша — маленькую львицу по имени Эльса из кенийских просторов дикой африканской саванны. И туда, в саванну, ей предстояло вернуться в конце поучительно-занимательной истории.

 

Одноклассников своего первого класса 94-й школы совсем не запомнил.

Одно необычное имя «Нэлли» впечаталось в память навсегда.

Нэлли — это круглая отличница старательная и пунктуальная. Всё в ней было хорошо, и внешне, и внутренне. Лицо на её большой голове с длинными распущенными волосами тоже было круглое.

Но это моему восторженному впечатлению совсем не мешало.

Я заглядывался на Нэлли.

Можно было бы влюбиться, только излишне длинноватый носик подвёл. Он выглядел как приделанный к миловидному Нэллиному личику.

 

В первых трёх классах я сидел на самой задней парте, хотя учился только на «отлично».

 

Когда мне присвоили почётное звание «октябрёнка», увы, не могу вспомнить. Помню только, как мы, мальчишки-октябрята, гордились пронзительно алой звёздочкой, нацепленной на лацкан пиджака. В центре звёздочки красовалась золотая головка маленького кудрявого Ленина, нашего идеала.

 

Перед глазами — школьная тоненькая на двенадцать листов тетрадочка. Линованная - для русского языка, в клеточку — для арифметики.

На обратной стороне тетрадной обложки приводилась таблица умножения или декларировались «Правила октябрят».

Много позже, юношей, я сочинил переложение этих правил:

 

«Кто такие — октябрята?

Мы — прилежные ребята.

Хорошо нам всем знакомы

Октябрятские законы:

Уважать учителей.

На уроках быть смелей —

Все задачи отвечать

На четыре и на пять.

Любим игры, книги, песни —

Мир без них неинтересен.

Веселы мы и дружны.

Мы родной стране нужны.

Мы за честность, мы за правду.

Мы любому делу рады:

«Только тех, кто любит труд, —

Октябрятами зовут».

Есть и правило такое:

Не искать себе покоя,

Быть всегда во всём примером

Рядом с другом — Пионером!»

 

Моей соседкой по парте была средненькая серенькая по всем параметрам девочка.

В одну из перемен я не успел забежать в школьный буфет, чтобы перекусить.

Моя соседка купила три пирожка с повидлом и доедала первый пирожок уже после прозвеневшего к уроку звонка.

Я предложил ей пять копеек с тем, чтобы она продала мне один из купленных ею пирожков.

Та сначала категорически отказалась, а потом как-то двусмысленно прошептала: «Потом...».

 

Я не понял.

В это время она как-то странно ковырялась внутри парты, там, где у нас обычно лежат портфели и ранцы. При этом она быстро слизывала яблочный джем с немытых пальчиков.

 

Урок уже начался, а строптивая соседка всё чего-то тянула.

Я устал толкать её локтём, настаивая на своём.

Наконец она согласилась.

Взяла с меня пять копеек и просунула мне под партой, так, чтобы никто не заметил, один пирожок.

Я обрадовался, надкусил его и удивился тому, что начинка в пирожке начисто отсутствовала.

Вернее, были только её следы.

 

Тут меня осенила догадка: соседка всё это время торопилась выскрести пальцем джем из пирожка, чтобы потом продать мне пустой пирожок. Такой надкушенный и выпотрошенный пирожок уже совсем не жалко.

Я чуть не взревел от негодования!

 

По заведённой тогда и принятой всеми учениками традиции я поднял руку и пожаловался на одноклассницу нашей учительнице.

Она быстро восстановила справедливость, потребовав от моей соседки вернуть заплаченные мной пять копеек. Та вернула, но и надкушенный мной пирожок забирать не стала. Побрезговала. Несчастный пирожок остался сиротливо лежать в парте и черстветь от горя, дожидаясь уборщицы.

 

В конце третьего класса, играя неподалёку от школы с каким-то хроническим троечником, я похвалился ему (признавшемуся мне в том, что он завидует моим отметкам), что мне, якобы, надоело получать пятёрки.

Хоть бы одну четвёрку для разнообразия! Конечно, на самом деле мне хотелось щегольнуть перед ним своими успехами!

Он ахнул.

Небесная месть не заставила себя долго ждать.

 

Пятёрки сыпались на мою голову, как из рога изобилия, и я перестал ценить их.

Получилось, что я, не ведая, что говорю, подписал себе приговор...

 

В четвёртом классе, когда предметы нам стали преподавать разные учителя, на одном из уроков по русскому мне поставили первую в жизни тройку!

Для меня четвёрка была несмываемым позором, а тут такое!

 

Дальше — хуже.

Потеряв моральную поддержку нового преподавателя русского языка, я скатился до двоек, хотя с рождения был наделён природной грамотностью.

Лист дневника с первой двойкой я в слепом отчаянии вырвал, страшась показать её своим родителям.

 

На следующем уроке та же учительница потребовала мой дневник, чтобы убедиться в наличии подписи ознакомления моих родителей.

Не было не только подписи, но и нужной страницы!

Праведный гнев был невообразимым, учительница потребовала вызвать моих родителей в школу. Я был раздавлен.

 

В школу на собрания всегда ходил глава семьи отец. Его даже просили поделиться секретами воспитания таких отличников, как его сыновья.

А тут такой позор! Его вызывают, чтобы обличить сына в совершении поступка, равного небывалому преступлению!

 

После разговора с ней отец пришёл домой в негодовании. «Ты представляешь, — сказал он матери, — учительница русского языка, характеризуя поведение Павлика на уроках произнесла фразу: «Рукам-ногам болтат, ничаво не понимат». Нужно немедленно переводить его в другую школу!».