Глава «Материнская линия»

 

 

 

 

§1. Дед Павел

 

Много времени в дни детства и юности я проводил у Абрамовых — в родовом гнезде мамы.

Абрамовы жили в частном доме неподалёку от Молитовского затона. Рядом располагался всем известный пляж на Оке и наш первый, как я его теперь называю — «Станкозаводский», сад.

 

Дед Павел, в честь которого меня назвали, обладал классическими чертами русича: голубоглазый со светлыми пшеничными волосами. Среднего роста с объёмной грудной клеткой. Прост, открыт, добродушен.

С гостями любил вести непринуждённую беседу на лавочке у дома, попыхивая папиросиной.

 

Родители порой посылали меня к деду с каким-нибудь подношением. В очередной такой раз они вручили мне селёдину — отнести ему.

Я, как и было велено, принёс деду Павлу селёдку, которую он с удовольствием употребил и восхитился её вкусом.

«Откуда селёдка?» — задал он обескураживающий вопрос. Я не знал, что ответить: без объяснений было ясно, что из магазина.

 

Бессмысленность моего ответа, даже если бы я располагал сведениями о том, в каком магазине мои родители купили селёдку, тоже была очевидна. Я замялся и растерянно молчал.

Дед настойчиво повторил свой вопрос, повысив голос, посчитав, что я не расслышал его: «Говорю, «Откуда селёдка?».

 

Я потерял дар речи. На самом деле я не знал, что ответить.

Проходившая мимо дочь деда Павла и моя тётка, озорница Татьяна, лукаво шепнула мне на ушко: «Скажи, из Оки, вестимо».

Я понял шутку, но счёл её неуместной в адрес старого человека, пусть и не отдающего отчёта своим чисто риторическим словам.

Дед, уже совсем громко и раздражённо, спросил в последний раз: «Спрашиваю, «откуда селёдка?».

 

Осознав, что от ответа мне не уйти, я робко изрёк коварную, как подстава, Танькину подсказку: «Из Оки...».

Возмущению деда столь наглым ответом не было предела!

 

 

Часто дед заходился сильным приступообразным кашлем — с лёгкими у него были большие проблемы.

В 1974 году врачи поставили ему неутешительный диагноз «рак лёгких» неизлечимой степени.

Я пришёл к нему в больницу, где он прямо на лестнице попрощался со мной. Как сейчас, вижу печальный пронзительно-расстающийся взгляд его прозрачных голубых глаз...

 

 

 

§2. Бабка Анна

 

Бабка Анна, стройная, даже сухопарая, в противоположность своему мужу имела карие глаза и тёмные (но не чёрные) длинные волосы.

Внешне она походила на татарку. Мой отец так её и обзывал, когда сердился на неё по какой-нибудь причине.

Ни одной отрицательной черты в её характере за все долгие годы общения с ней я не обнаружил.

 

Наоборот.

Бабка Анна (местные величали её Нюрой) была по-житейски мудрым человеком. Произвела на свет 11 детей, семеро из которых выжили. От последнего ребёнка, Тани, хотела избавиться, подумывая об аборте.

Ей было стыдно перед бабами-одногодками, которые давно «отстрелялись». Стыдно было сознаться в том, что забеременела аж в 49 лет!

Хорошо, нашлись добрые люди, отговорили от «убийства во чреве»!

 

 

Бабка всегда привечала меня, желая хоть чем-нибудь угостить. Нередко я оставался у Абрамовых на ночёвку. И жил у них как полноправный член семьи.

 

Намеренно забегая в область повествования следующей книги, сделаю небольшое исключение из правила.

Оглашу одно из событий, произошедшее спустя год после окончания школы.

 

Однажды, предварительно известив маму, что якобы иду на рыбалку, я решил использовать будку в саду (на строительство дачи у родителей средств не хватило) для свидания с девушкой.

Продолжая наращивать успех первого сексуального опыта.

С ней, моей самой первой зазнобой, мы зашли к Абрамовым, от которых до сада рукой подать. Зашли с целью запастись провизией на предстоящую ночь.

С девушкой этой я уже постиг азы из раздела «Введение в половую жизнь», и мне не терпелось продолжить обучение, углубившись в эту тему в укромном местечке.

 

Уже смеркалось, но востроглазая бабка сумела разглядеть дородные формы моей подруги (и её лицо, которого не миновали нюансы татарских черт).

Моя избранница, насколько я могу судить, бабке понравилась. Судя по всему, она одобрила мой выбор.

 

Мать своим ревнивым женским сердцем каким-то невероятным образом раскусила мою уловку. Проведя бессонную ночь и не выдержав нахлынувших на неё тревожных мыслей (в отношении коварных и подлых девок, мечтающих заполучить её мальчика самым бесстыдным способом, в том числе и забеременев), мать — едва рассвело — прибежала в сад.

 

Сцена последовала наигнуснейшая.

Я застыл прямо на голой партнёрше, в оцепенении от ужаса; мой членишко съёжился, как нахохлившийся от внезапного пронзительного холода воробушек, стремясь целиком вобраться в мошонку, а мать бомбила ворота сада (предусмотрительно запертые мной изнутри) кулаками и ногами. Как отъявленная бандитка!

Она вопила на всю округу, извергая из себя непонятно откуда взявшиеся у солидной женщины очень нехорошие слова в адрес моей первой секс-учительницы: «Блядь! Сука! Проститутка! Убью!».

Минут десять не прекращалась эта чудовищная вакханалия! У меня возникло ощущение, что на эти вопли сейчас сбежится весь посёлок и здоровенные мужики выволокут нас, голеньких и запуганных, на свет божий, чтобы нещадно подвергнуть общественному остракизму!

"За разврат"!

 

Вдруг за высоким двухметровым (спасибо папе!) забором нашего сада всё резко стихло. Мать словно что-то обдумывала...Ободрав кулаки и отбив ноги, она протрезвела. Несколько остыла от внезапно нахлынувших эмоций. Благоразумие всё же взяло верх.

Не добившись своего, мать пришла к бабушке, чтобы сообщить её пренеприятное известие о моих похождениях.

 

Увидев расстроенную дочь, бабка Анна сообщила ей, что накануне видела нас.

В ответ на настойчивые тревожные расспросы матери бабка, как могла, описала внешность моей половой партнёрши, уточнив, что она — «крупная» (конечно же, имея в виду такое определение, как «дородная»).

 

«Крупная?» — в ужасе округлила глаза моя мама, представляя бесформенную жирную проститутку с вульгарно расставленными оплывшими от целлюлита ляжками, на которой всю ночь усердно пыхтит её глупое чадо.

«Да, крупная — хорошая», — добавила бабка, вспоминая мою спутницу.

«Чего же в этом хорошего?» — возмутилась мама (имея в виду и саму ситуацию, и все обстоятельства, связанные с моей инициацией). По-видимому, они не поняли друг друга...

Умудрённая жизненным опытом бабка радовалась за меня.

 

 

 

§3. Нина

 

Семерых детей вырастили Абрамовы: четырёх девочек и трёх мальчиков.

Первой из детей у них появилась моя мать, за ней — свет очей моих! — Антонина («Кока»), затем (третья подряд девчонка!) Нина.

Тётя Тоня покинула родительское гнездо, осев в Шатках, получив от меня таким образом второе — по месту нахождения — прозвище «Шатковская», а Нина — в маленьком городишке Гороховце Владимирской области (за что я — соответственно — наградил её прозвищем «Гороховецкая»).

 

Ещё у меня звалась «Семёновской» тетя Маша (по линии отца, из рода Смородиных).

 

О коке Тоне я расскажу чуть ниже в главе «Шатки».

 

Младшая сестра Нина (за ней последовала «совсемужмладшая» Татьяна 1955 года рождения) росла девочкой своеобразной, «в себе», отличалась какой-то несобранностью, рассеянностью, что раздражало старших сестёр.

Видя эту особенность, бабка, тем не менее, не правила характер Нины жёсткой линией воспитания; при нападках близких и родственников немедленно прикрывала жертвенной грудью, заступалась за неё, требуя не дёргать её и не наседать на странноватую девчонку.

Отдавала ей свои подарки, преподнесённые родственниками. Баловала, как могла.

 

Ещё подростком мой старший, Саша, случайно оказался во дворе, где у Абрамовых (помимо сенохранилища, туалета и стойла для скота) размещалась баня — вернее, одно из помещений надворной постройки, с радостно зияющими щелями между досок.

 

Его внимание привлёк шум льющейся воды, раздающийся со стороны бани. Не сумев преодолеть нескромное любопытство, Саша подкрался. Желание насладиться процессом юношеского вуайеризма победило!

...Через щель он имел удовольствие лицезреть гладкие упругие формы обнажённой очень красивой девушки с длинными распущенными золотистыми волосами...

Это была ничего не подозревающая молоденькая Нина.

Фырча от удовольствия, она яростно хлестала себя веником по сдобным бокам и аппетитно выпяченной попке.

Затем с нарочитым шумом беспощадно обрушивала на себя целое ведро прохладной воды!

Тело её разрумянилось, как сладкое наливное яблочко, словно приглашая: «Ну иди сюда, милый! Не страдай! Попробуй эту пьянящую сладостную мякоть! Вкуси меня!».

Саша более не мог терпеть откровенно зазывного зрелища!

Нарушая конспирацию, он что есть силы рванул прочь!

...Увлёкшаяся приятной процедурой омовения Ниночка, казалось, не заметила подозрительных посторонних шорохов за хлипкой стенкой бани...

 

Спустя примерно полвека Саша сознался в своём проступке, граничащим с патологическим пороком, но добавил, что никогда не жалел о нём. Доведись ему вернуться в прошлое, он поступил бы точно также!

 

Дочь Нины, Вероника, с детских лет влюбилась в юношу Павла, и сохранила свои чувства доныне.

Как всё связано, как всё тесно переплетено в этом мире!

 

 

 

§4. Танька

 

У Абрамовых я проводил много времени, жил у них иногда несколько дней.

В круг моего общения входил весельчак-горбун Шура, с которым мы рыбачили при каждом удобном случае в компании с поселковым его дружком Генкой Бажутовым. А к тому же и тетка Таня, возраст которой позволял находить с ней общие интересы в играх и прочем времяпрепровождении (она старше меня на четыре года).

Спали все многочисленные дети (и такие «приблуды», как мы с родным моим братом Сашей) на просторном полу в большой комнаты избы.

 

Там Танька, понимая стремительно нарастающие проблемы 10-летнего мальчика Павлика, и продемонстрировала мне свою аппетитную попку, притворившись спящей.

За что я премного ей благодарен.

 

На ночь мы с Танькой располагались на расстеленных толстых одеялах чуть поодаль от остальных более старших братьев и сестёр.

Учитывая наш возраст, никто из взрослых не видел в этом ничего зазорного.

 

Однажды, часов в пять утра, когда все крепко спали и по избе разносился убедительный храп, я неожиданно проснулся, ощутив, что мои коленки упёрлись во что-то приятно мягкое и нежное...

Летом в избе к этому времени было уже достаточно светло.

Танька артистично возлежала рядом так, что лёгкое покрывало как бы небрежно откинулось, обнажив её самое пикантное место (груди у неё тогда еще не выросли).

Я удивился, не обнаружив на ней привычных моему взору светленьких тоненьких трусиков. При этом положение тела она выбрала такое, что та самая вожделенная попка будто совершенно нечаянно оказалась совсем рядом с изумлённым личиком отрока Павлика...

Намеренно вынырнув в самый подходящий для самолюбования и ответного восторженного лицезрения момент!

 

Я перевёл взгляд на Танькину голову.

Та ничем себя не выдавала. Ровное дыхание подружки имело целью убедить меня в том, что она находится в глубоком беспробудном захватывающем сне.

Удостоверившись, что опасность быть застигнутым врасплох мне не угрожает (предусмотрительно, для подстраховки, Павлик внимательно огляделся по сторонам), я продолжил любоваться дивным зрелищем.

Сначала я внимательно изучил всю поверхность первой открытой мной ранее неизвестной планеты.

Её полушария впечатляли!

Они манили: «Что же ты, приблизься, прикоснись хотя бы!».

Не зная, что делать с этим сокровищем, я безотчетно прижался к Танькиной попке щекой.

Невероятно отрадно было вот так, в контакте с шелковистой кожей экзотического плода, лежать и вдыхать неповторимый аромат девственного девичьего тела!

 

...Через узкую прорезь сомкнутых ресниц хитрющая проказница с необыкновенной радостью изучала сложившуюся любопытную ситуацию.

Особенно её восторгало раскрасневшееся от дикой смеси чувств стыда и вожделения личико ошарашенного Павлика!

От прикосновений его она, конечно, тоже приятно возбуждалась...

 

Не знаю, сколько времени я так и пролежал бы, чуть не уткнувшись носом в загадочную расщелину, разделяющую Танькины восхитительные полукружия, но кто-то из спящих соседей повернулся с боку на бок и этот шуршащий звук напугал меня.

Я резво отпрянул.

И тут же стремительно притворился давно и мирно спящим приличным мальчиком.

«Буду считать, что это только сон» — успокаивал я себя, уже охваченный незаметно подкравшейся дремотой...

 

 

 

§5. Абрамовский рацион

 

Столовался я у Абрамовых, имея в распоряжении весь их скромный рацион. После прогулки на свежем воздухе пища казалась божественно вкусной!

 

Помню, как мы с Танькой уплетали громадную сковородку тонкой вермишели с ржаным хлебом, кусок которого поливался растительным маслом и посыпался солью (или сахаром — в зависимости от настроения).

Также очень нравились мне жареные пирожки с тонкой корочкой. Начинка в них — либо картошка, либо зелёный лук с яйцом.

 

Я рассказывал потом маме, как вкусно кушать у Абрамовых, но она ревниво парировала, мол, есть у них нечего и ничего вкусного на их столе быть не может.

Вот у неё пироги толстые и сытные! И суп наваристый и густой...

 

 

 

§6. Вова и Коля

 

Младшие братья мамы, Вова и Коля Абрамовы, были тогда, по моим меркам, взрослыми молодыми парнями, и в круг их общения по интересам мог войти только мой старший брат Саша, их ровесник.

Несмотря на то, что — фактически, по генеалогии, — Вова и Коля являлись дядьями Саши.

(Кстати, Саша умудрился родиться раньше своей тётки — сестры мамы, Татьяны — на целых три года!).

 

Вова и Коля увлекались спортом, причём серьёзно, посещая секцию. Они занимались академической греблей, греблей на каноэ и байдарках. Тем не менее, они находили время, чтобы уделить внимание и моему отстающему физическому развитию.

 

Пробовали научить меня управлять одноместной байдаркой.

Но я благополучно перевернулся в ней с первого захода, даже не отплыв пары метров от берега.

Выбраться из байдарки (в которой, в отличие от каноэ, гребец жёстко зафиксирован) у меня не было никакой возможности.

И я сильно испугался, оказавшись в воде вниз головой в совершенно беспомощном состоянии.

Подождав прмерно с минуту, дядья со смехом вернули меня в исходное положение. Но она, эта минута, показалась мне вечностью в аду!

 

Уже в 11-12 лет они заставили меня вместе с ними переплывать широкую в тех местах, более двух километров, реку Оку.

Неподалёку от Молитовского моста.

Туда и обратно.

В середине реки становилось жутко: я воображал, какая бездонная глубина простиралась подо мной...

К чести совсем юного Павлика, следует справедливо отметить, что я достойно выдержал это испытание не раз.

 

 

Глубокое впечатление на меня, двенадцатилетнего мальчика, произвела свадьба добрейшего, душевного Вовы с татарочкой Софьей, красавицей с небес.

Она показалась мне ангелом во плоти...

Настолько хороша она была собой!

Фигуристая куколка с матово-нежным оттенком бархатной кожи.

Вся она была — «Ах!».

Я понимаю Вову.

 

На развесёлой свадьбе песни наших дедов, военных и послевоенных лет, из фильмов (и, конечно, не в последнюю очередь модные современные) полноводной рекой лились из ярко освещённых окон на улицу, оглашая знакомыми мелодиями всю округу.

 

Врезалась в память «Лада» в исполнении Эдуарда Хиля, почему-то совсем забытая ныне:

«Под железный звон кольчуги. На коня верхом садясь,

Ярославне в час разлуки Говорил, наверно, князь:

«Хмурится не надо, Лада. Для меня твой смех награда,

Лада!

Даже если станешь бабушкой, Всё равно ты будешь Ладушкой.

Для меня ты будешь Ладушкой,

Лада!»

 

 

 

§7. Саша Абрамов

 

О последнем, младшем брате, горбуне Шуре, я упомянул ниже, в параграфе «Рыбалка».

Отмечу только, что Саша всерьёз увлёкся ремонтом часов и стал «часовых дел мастером», работая в мастерской.

Нам не приходилось тратить деньги и время на ремонт часов. Потому что мы знали, что Саша приведёт их в исходное рабочее состояние качественно и в минимальные сроки.

Имея под рукой широкий ассортимент запчастей, он собирал из них полноценные часы и дарил мне.

 

 

 

§8. Купцов

 

Чуть было не забыл упомянуть Купцова.

Почему-то все так и звали его «Купцов», не используя ни имени, ни, тем более, отчества.

Мне он, как говорили родители, седьмая вода на киселе.

На самом деле деду Павлу он приходился племянником. Моей маме — двоюродным братом. Но Купцов (в отличие от других двоюродных братьев, о которых я даже слыхом не слыхивал), будучи человеком одиноким и не имеющим других родственников, часто посещал дом Абрамовых.

 

Когда мы переехали в квартиру дома на проспекте Ленина, навещал и нас.

Отец наставлял меня: «Когда бы ни пришёл Купцов (даже если нас нет), привечай его, усади, накорми, побеседуй».

 

Я придерживался этого правила и спустя много лет.

Был он немногословен.

Всегда розовощёкий (видимо сосуды на щеках близко подходили к верхним слоям кожи или гиперемия, не знаю).

 

Отличался чрезвычайной скупостью.

Скорее всего, неосознанной.

На торжества, организуемые родственниками, не ходил принципиально: злые языки утверждали: чтобы не терпеть убытка из-за расходов на подарки.

 

Работал на Автозаводе по две-три смены.

Любил ночные смены: по распорядку третьей смены работающих кормили бесплатно.

Жил в однокомнатной квартирке в верхней части города чуть ли не у больницы Семашко — практически на противоположной от Автозавода границе города.

Даже холодильника у него никогда не было.

(А зачем, если редко ночевал дома!)

Быт не обустраивал.

Семью не заводил.

Детей «на стороне» не имел.

Пить - не пил.

Такого не припомню.

Не могу даже представить рюмки в руке Купцова в редчайшие его посещения семейных Абрамовских празднеств!

 

Потому и не спешил возвращаться с работы домой за тридевять земель.

Оставался на заводе, ставшем ему вторым домом, да и накопления при таком графике работы прирастали бешеными темпами.

Не требователен.

Предельно скромен.

Тактичен.

 

Никогда нельзя было понять, что у него в голове.

Купцов не вызывал отталкивающих впечатлений.

Наоборот, в общении был достаточно приятен и учтив.

Другое дело, что мне, пацанёнку, трудно было найти общую тему для душевной беседы с ним.

 

 

 

§9. Абрамовский огород

 

У Абрамовых, прямо у дома, был огород.

Двух-трёхлетним клопом я лез в колючий кустарник крыжовника, чтобы насладиться любимой ягодой.

В морском костюмчике с крыжовиной в руках и сосредоточенным видом меня запечатлел отец на одной из фотографий.

 

Отец в первые дни знакомства с матерью тоже навещал огород своей будущей тёщи.

Его молодой, полный сил организм постоянно требовал насыщения пищей. Поэтому чувство голода, по его словам, никогда не отступало.

 

Будучи по натуре не жадным, весной, когда зелень едва успела проклюнуться, он — по простоте души своей необдуманно — совершал набеги на бабкины грядки.

Когда маленький Коля Абрамов, брат мамы, увидел, как отец привычно опустошает одну из них, с едва проросшим зелёным луком, он заплакал и, размазывая слёзы и сопли по личику, пошёл жаловаться: «Он весь юк созъял!».

 

...Наш первый, Станкозаводский, сад и Абрамовский, бабкин, огород мне порой и ныне снится.