Вольный. Рассказ.

Всякому свое счастье; в чужое счастье не заедешь.
                          Даль

Вольный.

Рассказ.

После того, как Груня его предала, нарушив супружескую верность и забыв одну из библейских заповедей: не прелюбодействуй, Иван Сысоев не мог в деревне жить и слушать бабские пересуды и, взяв двустволку, подарок отца, подался в лес.
- Бессердечный он, энтот наш Иван-то, из-за шлюшки Груни бросил родную мать на произвол судьбы и был таков, - жаловалась соседке Нюре мать Ивана, Евдокия Яковлевна. – Как теперича мне жить-то, а? А вот она-то осталась в деревне, никого стыда, снова хвостом крутит перед очередным городским хахалем. – Не переживай так, Дуня, проживём как-нибудь, мой Андрей будет тебе подсоблять по хозяйству. 

Всего год прошел, как Сысоев вернулся из  Петербурга, где учился в классической гимназии, куда его приняли по ходатайству дальнего родственника по материнской линии. Всего год не доучился-то Иван, а после внезапной смерти родственничка его из гимназии отчислили. Он мечтал открыть в деревне школу, но его мечте не суждено было сбыться. Хорошо знал историю, латынь, античность, философию, особенно увлекался Плутархом, историком-биографом. Вообще-то, кому все это интересно, а? когда их всех считали холопами, кто находился в феодальной зависимости, по форме близкой к рабству.

Леса Тверской губернии обширные, с густонаселенными деревнями, которые жили своей жизнью, без поддержки властей губернии.  

-Далеко ли путь держишь, молодец? – спросила барышня в фетровой шляпе с высокой тульей и с полями, остановив коня. 
– Я анахорет, барышня, ищу одиночества, как у Некрасова: эх, одиночество круглое! Не посулю никому! 
– Он еще писал о женщинах, об их горькой доле, деревенский староста, так называли его друзья. Привередливый мужичок, который в своем «Современнике» на пару со Щедриным рисуют многообразную картину современной русской жизни, прежде всего, крестьянства с его мечтами о всеобщем народном счастье. Утопия! - и громко захохотала. - Вот тебе и Жуковский: и плач, и взрыд, и хохот, - вслух произнес Иван. – Я вижу, что ты по говору не из мужиков, мне нужен работник. Одеждой, едой будешь обеспечен, жить будешь не в хлеву, а в моем имени, с прислугой. – Нет, сударыня, я вольный, даже грамоту имею, как Эзоп. И тут уместно вспомнить Аль Маарри: среди лжецов я лицемером стал, как я от человечества устал. Она ничего не ответила, пришпорив коня, ускакала.

Эта была графиня Раевская Лариса Петровна, двадцати пяти лет, хозяйка здешних земель и лесов, гордячка, обуянная гордыней, она не признавала ни Бога, ни царей, как говорил классик.

Иван вышел на берег большего озеро. Стояла тишина, был слышен гомон птиц, а на берегу никаких построек. Пока лето и шалаша достаточно, а там посмотрим, - подумал он. На скорую руку построив шалаш, решил разведывать в округе. Дичи было много. Вдруг он отчетливо услышал плескание воды внизу, решил спуститься и посмотреть. Молодая девушка вытаскивала из воды сеть. Боже мой, какое же диво тут? неужели она одна? Сноровистая рыбачка, ишь, как справляется сетью-то. Решил понаблюдать, интересно, как она со своей ношей будет подниматься в гору, ведь рыбы-то много. Она и не собиралась подниматься, уложив улов и сеть в рюкзак, исчезла. Наяда, точно наяда, из воды вышла и снова в воду. Он увидел её землянку, едва заметную в кустах. Иван, хотя был деревенский, но в лесу бесшумно ходить не мог, для этого нужно иметь особый навык. 

– А вы за мной давно следите? Что же вам нужно? – держа наготове дробовик, переливчатым голосом, как у пеночки, спросила эта дриада. – Да нет, я вас случайно увидел, просто охочусь на дичь, и всё, - отойдя за толстую сосну, тихо произнес Иван. Она была красива, глаза бирюзового цвета, а белокурые волосы собраны на затылке в пучок. Из крыши землянки тонкой струйкой выходил дымок и уносился тихим ветерком.
- Тут земля графини Раевской, и она никому не разрешает ни рыбачить, ни охотиться, за это жестоко наказывает. – Я подумала, что вы один из её людей и следите за мной. Иван так и стоял за сосной, - а то стрельнёт еще, - подумал он. 
– Нет, я отшельник, но не холоп, свободный, - успокоившись, сказал Иван, садясь на пенёк. – А вас какие обстоятельства вынудили жить здесь? Кстати, меня зовут Иван.
. – А меня, стало быть, Даша. Жениха моего, деревенского пастуха, староста до смерти избил, а меня хотел насильно против моей воли взять в жены, вот я и сбежала. - Вдруг она зарыдала, Иван чувствовал, как кровь бешено заполнят его тело. Наказать, - промелькнула мысль. – Ты, Даша, дождись меня тут, в своей землянке, я за тобой вернусь, - он резко встал и начал подниматься на холмик.

У графини Раевской были гости, слишком громко звучало  фортепиано, поддерживаемое небольшим струнным оркестром. Детина с большими усами, которые срослись с бакенбардами, Ивана не пустил. – Сегодня подаяние не дают, у графини праздник, так что не мешайся,  - толкая его в грудь, произнес тот.
– Мы с ней знакомы, позови её, а то тебе попадёт, - резко ответил Иван. 

– А, это ты, анахорет, передумал-таки? – подойдя ближе, весело спросила графиня. 
– Хотелось бы поговорить, но я все равно работать у вас не стану. Как ни странно, она не рассердилась, а наоборот, взяв его под руку, повела к особняку. Она была взбешена его рассказом. Они сидели за столом, верх которого был отделан яшмой, а сам был инкрустирован  в стиле интарсия. Она, взяв со стола небольшой колокольчик, зазвонила. Тут же появился мужчина средних лет, титанического роста.
- Вот что, Алексей Иванович, нужно привезти одну девушку из леса, прямо ко мне, а этот юноша дорогу покажет, - велела она. 

Даша, увидев всадников, сильно испугалась. Алексей Иванович, приказчик графини, легко подняв её, посадил на коня. 
– Ты,щас с моими людьми поедешь в свое село, покажешь этого старосту. А ты, Алексей Иванович, освободишь её жениха и с ней вместе привезёшь сюда. Старосту бичевать и дать сроку, чтоб исчез из села,  усёк? – велела графиня. 
– Усёк, Ваше сиятельство, сделаем.
- А ты останься, Иван, это зрелище не для тебя, - взяв его под руку, добродушно произнесла Лариса Петровна. – Ты работать не будешь, Иван, а будешь моим наперсником, идёт? – Есть божий суд, наперсники разврата, - начал было он, но остановился. 
- Молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои, как-то говорил  Тютчев.  – Догадываюсь, графиня, я вас буду забавлять, но уверяю вас, проводить время в забавах у меня не получится. 
– Мы поедем в С.Петербург, Иван, где ты будешь учиться, а потом, вдруг, ты влюбишься в меня или я, не дождавшись твоего признания в любви, ворожбою влезу в твое сердце, надеюсь, оно меня примет, - звонко засмеялась графиня. Смех её был гомерический  - неудержимый, необычайной силы. Ну, вот вам и потеха! Однако нет, теперь уж не до смеха.

Говорят, что староста даже после порки не изменился. И тут прав Конфуций: не меняются только очень мудрые и очень глупые….

03.06.2014г.                          м.м.Б.