Сегодня в Литературной Гостиной прозвучит музыка, и о ней же пойдёт речь. Ничего удивительного! Удивительнее то, что до сих пор о ней не было разговора на поэтическом сайте. Ведь любое стихотворение — уже наполовину музыка. А есть такие стихи, в которых мелодия практически слышна. А сколько стихотворений, которые специально написаны для уже готовой мелодии — многие песни так и пишутся. У меня даже есть идея провести конкурс: стихотворение должно быть написано на конкретную мелодию и стать, таким образом, песней. Но это в будущем, а сейчас — история, которая является частью моей жизни. О произведении музыкальном и одновременно поэтическом, которое сыграло настолько важную роль в моей судьбе, что у меня к нему и отношение, как к «судьбоносному».

 

Ещё в детстве, лет в десять, я впервые услышал его по радио. Высокий женский голос выводил ажурную мелодию, красивую и какую-то особенную, не похожую на то, что я слышал раньше. И такая печаль была и в голосе, и в мелодии, и в словах, что я, помнится, чуть не заплакал. Диктор объявил: «Вы слушали романс «На заре ты её не буди» в исполнении Виктории Ивановой». Я запомнил название, запомнил фамилию певицы, и даже не знал тогда, что это Судьба поставила для меня первую веху.

 

Потом был длинный участок жизни, который я преодолевал, понимая, вначале смутно, а потом всё отчётливее, что иду не туда, что моё счастье совсем в другой стороне. Мне хотелось петь, я хотел заниматься музыкой, но медленно и верно становился инженером. Школа — институт — армия — завод. На каждом участке этого стандартного пути у меня была вторая жизнь, связанная с музыкой. Когда я попадал на новое место, первым делом узнавал, где Дом Культуры и как дела с самодеятельностью, затем находил себе соратников, с которыми хлебал из полной чаши мучений, связанных с такого рода творчеством — кто через это прошёл, тот знает. А внутри у меня жила и тихо-тихо звучала та самая мелодия из детства. Иногда я её напевал для себя, при этом в глубине души был уверен, что могу спеть её лучше Ивановой, лучше всех! Она была символом, путеводной звездой, камертоном. Поэтому во всех ВИА-потугах, рок-хулиганствах и джаз-экспериментах с моим участием всегда присутствовало нечто, тяготеющее к мелодичности и одухотворенности. А чего только мы не играли!

 

Это были замечательные годы, но музыка была только сопровождением жизни, так сказать, хобби. Кто-то собирает значки, а я музицировал. И вот однажды, в конце моего срока в армии, возвращаясь с ночных полётов, я услышал, как кто-то на заднем сидении автобуса, в темноте, под гитару потихоньку напевает тот самый романс. У меня внутри что-то сдвинулось. Я вдруг понял, что если в ближайшее время не изменю свою жизнь, она пройдёт напрасно. Тогда можно и не жить вовсе. «Я буду музыкантом! — сказал я себе. — Не хочу делить музыку ни с чем, жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на то, что не любишь». И стал! Развернулся на 180 градусов. Как было трудно, словами не передать. Знал бы заранее, не решился бы. И вот на этом этапе романс помог мне уже по-настоящему, конкретно. Может, и не выжил бы я в музыке без него…

 

Останкино. Телецентр. Редакция народного творчества. Главный редактор Ольга Молчанова хмуро смотрит на 4-х молодых людей, переминающихся у порога.

— Это вы звонили?

— Да… Мы… У нас романсы… Мы…

— Не надо ничего объяснять. Пойте!

— Как? Здесь? Прямо сейчас?

— Начинайте, у меня мало времени.

Молодые люди расчехляют акустические гитары, садятся и исполняют три романса. Первым — «На заре ты её не буди». Молчанова минуту-другую думает, смотрит в календарь, потом говорит:

— На среду заказана тон-студия. С 12-ти часов — окно. Будем писать «На заре…» и какой-нибудь ещё, на ваш выбор. А 22 февраля — едем во Владимир, на съёмки. Передача «Споёмте, друзья», 1-я программа.

Остолбенение, широко раскрытые рты. Потом робко:

— У нас работа…

— Как хотите, я два раза не предлагаю.

— Согласны!

 

И вот битком набитый зал, софиты, камеры, ведущие Татьяна Веденеева и Леонид Дербенёв, набор тогдашних звёзд: Корнелюк, Чумаков, Семёнова и т. д. И мы — с пересохшими глотками, в холодном поту, кто в чём (я вообще в чужом свитере). Наш квартет объявляют (название по пути во Владимир мы так и не придумали, за час до съёмок Молчанова сказала: «Будете «…».) С тех пор - это наше название. Мы выходим на сцену. Раз съёмки, значит фонограмма — надо попасть в самого себя, больше я ни о чём не думаю… И хочется что-то сделать с руками, они явно лишние на мне. В итоге я складываю их на груди и замираю, как памятник. Сердце стучит, горло пересохло, слава Богу, что фонограмма, я бы не допел до конца… Замирают последние флажолеты…

 

А потом начинается то, что сделало меня артистом. Первые робкие аплодисменты, которые звучат всё громче, переходят в овацию, а чуть позже — в дружные ритмичные удары. Это длится несколько минут. Я ошеломлён. «Что мы такого сделали? — думаю я. — Почему нам так хлопают? Нас никто не знает, и сразу полюбили! Значит, я понял этот романс, значит, я правильно спел! Значит, я буду артистом! Я буду стоять на сцене, я буду нести зрителям то, что понял про музыку, и они за это будут любить меня. Я хочу этой любви!»

 

Против ожидания мы не проснулись знаменитыми, потом долго ещё всё было так же трудно и бесперспективно, но внутри я уже был спокоен и знал, что с этого пути не сойду.

 

Вот он, мой «волшебный» романс – автор стихотворения Афанасий Афанасьевич Фет, композитор Александр Варламов:

 

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит;

Утро дышит у ней на груди,

Ярко пышет на ямках ланит.

 

И подушка ее горяча,

И горяч утомительный сон,

И, чернеясь, бегут на плеча

Косы лентой с обеих сторон.

 

А вчера у окна ввечеру

Долго-долго сидела она

И следила по тучам игру,

Что, скользя, затевала луна.

 

И чем ярче играла луна,

И чем громче свистал соловей,

Все бледней становилась она,

Сердце билось больней и больней.

 

Оттого-то на юной груди

На ланитах так утро горит.

Не буди ж ты ее, не буди…

На заре она сладко так спит!

 

Казалось бы, в этих строчках всё — жизнь, молодость, красота… Но когда эти слова сливаются с мелодией, появляется ощущение, что ничего этого нет. Романс не просто грустный, он траурный. Мне это было ясно всегда. И я не мог понять тех, кто поёт его бодренько, оптимистично. Когда мы начали делать аранжировку, я выдержал столько споров и выслушал столько доводов от партнёров, что поставил вопрос ребром: либо эпитафия, либо мы вообще не берёмся за это произведение. Моя концепция была такова — «не буди» не потому, что пусть дольше поспит, а потому что всё равно не добудишься. Это воспоминание о той, кого уже нет. В результате так мы романс и сделали, так я его и спел.

 

Не раз нас упрекали в нарушении традиций. Я повторял заклинанье «я так вижу» и ничего, кроме своих ощущений предъявить не мог. Однажды студентка, будущий музыковед, полчаса допытывалась, почему мы только один раз играем проигрыш, зачем три модуляции, почему дуэтом и как мы посмели придумать своё вступление? Я спросил: «Вы только что слушали. Это было плохо — то, что мы сделали?» «Хорошо! — ответила она. — Но это неправильно!» На том мы и разошлись.

 

А ещё через год ко мне подошёл после концерта пожилой дяденька и спросил: «А Вы знаете, от чего умерла эта девушка?» Я ответил: «Я вообще не знаю наверняка, что она умерла. Мне это слышится в музыке…». «Это удивительно! — сказал он. — Я думал, Вы знаете… Она сгорела». И рассказал историю о невесте Афанасия Фета, от которой он отказался по причине своей бедности, не хотел сделать её несчастной. Через несколько дней после этого девушка уронила свечу на кисейное платье, которое мгновенно вспыхнуло. Она получила ожоги, от которых умерла. Фет был уверен, что сделала она это намеренно, и всю жизнь считал себя виновным в её смерти. Стихотворение посвящено этой девушке.

 

Может быть, композитор Александр Варламов знал об этом факте, а возможно, как и я, почувствовал за словами невысказанное, но он сочинил мелодию, которая сделала из этого стихотворения один из самых красивых и самых печальных романсов! Вслушайтесь в него. Я бы очень хотел, чтобы он Вас задел, чтобы внутри что-то защемило, а потом отпустило, и стало бы Вам так хорошо, как мне бывает, когда я слушаю эту запись…

 

 

P.S: Если разговор о неразрывной связи стихов и музыки будет кому-то интересен, он продолжится. Может быть, даже кого-то на что-то вдохновит. Тем множество: «Музыка, сделавшая заурядный стих бессмертным»; «Пушкин, Есенин, Ахматова, Цветаева, Кирсанов, Евтушенко, Вознесенский, Высоцкий и многие другие в музыке»; «Рок-поэзия»; «Строчка, которая делает песню шлягером»… Я уверен, что у многих есть собственные опыты переложения своих стихов на музыку. Это, пожалуй, самое интересное! А для начала, пожалуй, более чем достаточно... Всем хорошей музыки!