Красота

Гольцова Людмила

На пищеблоке одной сельской больницы раздатчицей работала женщина, настоящее имя которой знали только в отделе кадров. А селяне и сослуживцы звали ее Нинка-красота или просто Красота, толи в насмешку за невзрачную внешность, толи за то, что сама она в разговоре часто употребляла это слово. Небольшого роста, с крупными чертами лица, она была больше похожа на подростка, чем на женщину средних лет. Не по- женски сильными, мускулистыми руками, она уже двадцать пять лет ловко поднимала бачки с борщем и компотом. Пятнадцатилетней девчонкой устроилась она на пищеблок этой больницы, да так и прикипела.

Природа ли производит или жизнь делает людей такими, но работала Красота с какой-то особой добросовестностью, отдавая силы всему, к чему прикасались ее руки. Несмотря на неброскую внешность, была в ней какая-то особая жизнерадостность, настраивающая человека на веселую волну. Красота знала всех больных наперечет, со всеми была приветлива и разговаривала с искренним радушием и непосредственностью. За своей раздаточной стойкой она чувствовала себя хозяйкой. Ее руки ловко накладывали кашу, разливали компот, а глаза успевали следить за всеми столиками сразу.

- И почему же ты, красота моя, кусочек не доела? - спрашивала она у молоденькой девушки, - хлеб-то мягкий, пушистый, а в последках-то - самая сила!

или

- Дедуль, красота моя, кашку-то доесть надо. Не скусно? Давай-ка я тебе еще маргаринчика добавлю,- улыбалась она пожилому мужчине с забинтованным локтем. -Слабость-то она отчего? Плохо едите, вот она и слабость. Еда она поважнее таблеток будет...

- И какая же красота! - радовалась она, собирая пустые тарелки. - Продукты, предназначенные людям, не должны съедать свиньи.

Людям нравились ее веселые слова, произносимые почти скороговоркой. А за ее легкостью и свободой чувствовалась глубокая и добрая душа. В ее смену у многих больных улучшалось самочувствие, а толстая тетка, забиравшая пищевые отходы, часто уходила ни с чем.

В конце недели отделение готовилось отметить двадцатипятилетие трудовой деятельности Красоты. В тот же день ей исполнялось сорок лет. Всего сорок и двадцать пять лет стажа с одной-единственной записью в трудовой книжке!

В коридоре большими кнопками была приколота стенгазета с ее портретом и обведенными красным карандашом цифрами - 40 и 25. По больнице ходили самые разные слухи: что может быть выдадут Красоте орден за безупречный труд или, что подарят цветной телевизор...

В самый день юбилея Красота была на смене. На голове, из-под белой косынки буграми выпирали крупные бигуди. На гвоздике, за титаном, дожидалось своего часа новое цветастое платье, прикрытое простынкой. В этот день Красота была особенно веселой, даже слегка возбужденной. Шустро двигаясь между столами,

сметая крошки, добавляя в тарелки хлеб, она тихонько напевала. Глядя на нее, люди улыбались, добрели душой. Мужчины даже пытались сказать что-нибудь "этакое".

Обслужив сидящих за столами, Красота удалилась в палату - кормить неходячую старушку. Через мгновение раздался звон упавшей с подноса посуды, причитания Красоты и быстрые шаги дежурного врача. Побросав недоеденный обед,

больные устремились к той палате. На кровати, без движения, лежала старушка, а над ней - плачущая Красота.

- Как же так, - голосила она, - я тебя кормила, кормила, а ты...

Больные, наблюдая эту печальную сцену, зашмыгали носами. Но врач строгим голосом приказал разойтись и все стихло. Только прогремела колесами каталка, увозя покойницу.

Но, как говорится, живое думает о живом, и назначенный на вечер праздник, отменять не стали. К концу рабочего дня приехал представитель районной администрации, пришли сослуживцы. В столовой, точно в зрительном зале,

поставили стулья, а вместо трибуны - накрытый белой простыней стол, с двумя горшочками алой герани по краям. Дверь плотно прикрыли, чтобы не беспокоить больных, и торжество началось. Представитель райздрава приколол на цветастое

платье Красоты медаль "Ветеран труда", сослуживцы торжественно вручили коробку с большими настенными часами. Из-за закрытой двери то и дело доносились громкие аплодисменты. Красота, пылающая от смущения, сидела на почетном месте и не знала, куда девать свои натруженные руки.

В самый разгар торжества, делегация от больных, человек пять, постучала в дверь. Скромно войдя, люди протянули прозрачный пакет с яблоками, конфетами и пачкой земляничного печенья. Красота зарделась еще сильнее: "Что вы, не надо... Кушайте сами, вам принесли... Но старичок, с забинтованным локтем сказал "Бери, бери... Это от души, от всех больных..."

Когда закончилось торжество, Красота быстро расставила по местам стулья, вымыла пол. Было уже поздно, потому домой не пошла, да там никто ее и не ждал. А с утра вновь заступать на смену. Спать улеглась в раздаточной, на кушетке, возле теплого титана. Наступило утро. Пришла пора получать с кухни завтрак для больных. Красота поднялась с кушетки, но силы, почему-то покинули ее и она села, часто дыша и обливаясь холодным потом. Стиснув зубы, подошла к окну и крикнула Толяна, больничного дворника, и попросила принести чай и кашу.

В этот раз еду раздавала молча. Вчерашние ее завитки прилипли к бледному лбу. Ослабевшая и несчастная, она была не в силах привести себя в порядок. И была в ее глазах какая-то жуткая усталость.

Едва накормив больных завтраком, Красота вновь легла на кушетку. Ее знобило, дыхание было тяжелым. Медсестра то и дело капала ей сердечные, давала валидол под язык. Дежурный врач,видя, что улучшения не наступает, вызвал из района кардиологическую бригаду.

Пока за закрытой дверью ее обследовали, делали кардиограмму, больные тихо стояли в коридоре. Уходить ни кому не хотелось. Состояние Красоты сильно волновало людей. Потом вышел врач и на немой вопрос сочувствующих глаз обронил:

"Беспокоить нельзя! Микроинфаркт!"

Трудно описать ситуацию тех дней. Никто не знал, выживет ли эта женщина, каждыйдумал лишь о том, как ей помочь. Всю ночь медсестра не отходила от больной, меняя капельницы, а утром, с помощью дворника Толяна, перенесли Красоту вместе с кушеткой в свободную палату. Да, волнений было много. Всю неделю персонал и больные ходили тихо, разговаривали вполголоса. И толи природная сила, толи всеобщая солидарность помогли Красоте довольно быстро пойти на поправку. С каждым днем ей становилось лучше, а вскоре она сама смогла выйти из палаты. Люди сразу окружили ее.

- Как дела, Нина Никитична?- первым спросил старичок в очках. И она впервые за много лет услышала от людей свое настоящее, полное имя.

- Все путЕм, красота моя, - ответила она. И вокруг все облегченно и радостно засмеялись.