Тысячелетний человек

Меня с рожденья мойры одарили, бессмертием зачем-то покрестив -

Все умирают, обращаясь пылью, а я - живое чудо во плоти.

Во мне все то же сердце, что у прочих, и та же кровь горячая внутри,

Но дни летят, летят, сменяясь ночью: одно столетье, два, за ними - три...

 

На земляной груди возводят стены, но время их стирает в порошок,

И только для меня (во всей Вселенной!) ткут мойры до сих пор тончайший шелк,

Не рвется нить, прочней любых алмазов, не позволяя мне закрыть глаза...

Не знаю, для чего я так наказан. И как о самом главном рассказать:

 

О том, как я влюблялся - чтобы позже к могильному бурьяну приходить,

Как я давился страхом, болью, ложью, как сердце выло в раненой груди,

Как хоронил любимых снова, снова... Как смерть искал, не в силах отыскать.

Но у меня ни звука нет, ни слова - одна лишь бесконечная тоска.

 

Мне по ночам одно и то же снится: как дней ручьи стекаются в моря -

Ни края не видать им, ни границы (которое столетие подряд...),

Спокойны, молчаливы и безбрежны; я в них тону, хватаю воздух ртом,

И тяжкий дар бессмертия подвешен на шею мне чугунною плитой.