Поэма "Дворник-истеричка" часть 1
В огромном здании, напичканном маленьким людом,
Повисло знание, спокойным и чётким этюдом.
И собирались все в поход за бОльшим знанием,
Cметали всё на своём пути, в погоне за признанием.
Дорога легка была, ветер бил уши
Шли толпой по дороге, что была не шире, а уже.
Вошли мы в здание, огромное как человеческая глупость,
И начался процесс, что порождал словестную скупость.
Комната пошла кругом, центростремительно двигаясь
Доносили весть слугам, чтоб стояли не двигаясь.
С тех пор мир на дыбы встал, но кроме меня никто не заметил,
Как пыль с книжных полок, теперь уж лица бил, и грохотал тот ветер.
В воздухе ветал зимний пожар, я понял, что время настало!
Настало ОНО, чего я так ждал. Но сердце мигом бить перестало.
Стало холодным и мокрым… И я обомлел, решил свалить всё на усталость
Решил я прилечь, отдохнуть на часок, свалив усталость на “молодую старость”.
Проснулся, едва ли глазами прочёл на стене, что время как-будто бы переместилось,
Уже другой день, и дел не прибавилось по картине в окне. Принял я такую от судьбы милость.
Отлючен. Ничего я не помню. Нахлынула сладкая дрёма с истомой ночной,
Cпокоен я. Потому что все дома. Потому что везде я не причём.
И жизнь перед глазами вдруг пролетела, появилась огромная чёрная дама невиданных размеров,
Незнакомая сила вспылила в ночи предо мною, и жутко вдруг стало, не сдамся без бою.
Схватила и вместе со мной полетела в ночи… Над лесом, который царапал глаза и ноги мои,
Летел я голый зимой, сжимаясь охладев от приступа кровавой рвоты; и видя тёмную квартиру вдали.
Прилетев туда, я разбивал невольно все зеркала, все чашки, столы и иконы.
Та женщина на руки меня взяла, невзирая на мои жуткие вопли и стоны.
Время назад пошло, стали приходить потусторонние силы,
Покойные родственники, которых при жизни очень любил я.
Прошу их о помощи. Сам засыпаю и вновь улетаю. Над тем же лесом, где нет места раю.
Так несколько раз, от ног ничего не осталось. Что делать дальше-не знал и не знаю.
-Дед, помоги!-кричал я в забытый всеми телефон.
-Туши фонари, внучек. Ты-это я. А я-это сон!
Мы все-это сон. Не могу я тебе, увы, помочь! Я слаб перед ними, особенно за полнОчь.
Пришла дама вся в чёрном платке, улыбаясь, застыла она рядом с дверью,
Гномы пришли, лежал на кровавом одре. Те бегали с мячиком по мрачной квартире.
И начали есть меня толстяки с кровавой улыбкой. Ели, меня вырывало, я стал поедать сам себя.
Чавкали, ржали как кони… Я углем стал, в единице костра. О помощи и пощаде моля.
Но зря!
Я вылетел сам, но не мог я в дом свой попасть. Летел над всем миром, не боясь упасть.
Я видел мир, как он есть, с изнанки. С насилием, криками, воплями.
Нашёл я в хануриках романтику дворов. Они были единственными чистыми людьми, увы.
Увы, эту грязь и копоть теперь с меня не отмыть. Эту пыль слащавости и лиц, прикрытыми масками тщеславия
О, Боже мой! До чего ж докатился мир! Какая тут речь о православии?
Вбежало в меня что-то ясное на пороге стояло…
Вонзила в меня меч та огромная баба…
Проснулся я, в надежде, что в той параллели, не схватит меня сила, и толстяки, что глодали и ели.
Не смог и подавно я жить без креста… Да ну его прочь… Тарелка души оказалась пуста.
Отбросил дела и заботы, ибо я обессилил совсем.
Есть перестал, потому что мне стало противно.
Мозг опухал, представляясь мне числом (17),
Очухался я в квартире разбитой.
