Поэма "Дворник-истеричка" часть 1

В огромном здании, напичканном маленьким людом,

Повисло знание, спокойным и чётким этюдом.

И собирались все в поход за бОльшим знанием,

Cметали всё на своём пути, в погоне за признанием.

 

Дорога легка была, ветер бил уши

Шли толпой по дороге, что была не шире, а уже.

Вошли мы в здание, огромное как человеческая глупость,

И начался процесс, что порождал словестную скупость.

 

Комната пошла кругом, центростремительно двигаясь

Доносили весть слугам, чтоб стояли не двигаясь.

С тех пор мир на дыбы встал, но кроме меня никто не заметил,

Как пыль с книжных полок, теперь уж лица бил, и грохотал тот ветер.

 

В воздухе ветал зимний пожар, я понял, что время настало!

Настало ОНО, чего я так ждал. Но сердце мигом бить перестало.

Стало холодным и мокрым… И я обомлел, решил свалить всё на усталость

Решил я прилечь, отдохнуть на часок, свалив усталость на “молодую старость”.

 

Проснулся, едва ли глазами прочёл на стене, что время как-будто бы переместилось,

Уже другой день, и дел не прибавилось по картине в окне. Принял я такую от судьбы милость.

Отлючен. Ничего я не помню. Нахлынула сладкая дрёма с истомой ночной,

Cпокоен я. Потому что все дома. Потому что везде я не причём.

 

И жизнь перед глазами вдруг пролетела, появилась огромная чёрная дама невиданных размеров,

Незнакомая сила вспылила в ночи предо мною, и жутко вдруг стало, не сдамся без бою.

Схватила и вместе со мной полетела в ночи… Над лесом, который царапал глаза и ноги мои,

Летел я голый зимой, сжимаясь охладев от приступа кровавой рвоты; и видя тёмную квартиру вдали.

 

Прилетев туда, я разбивал невольно все зеркала, все чашки, столы и иконы.

Та женщина на руки меня взяла, невзирая на мои жуткие вопли и стоны.

Время назад пошло, стали приходить потусторонние силы,

Покойные родственники, которых при жизни очень любил я.

 

Прошу их о помощи. Сам засыпаю и вновь улетаю. Над тем же лесом, где нет места раю.

Так несколько раз, от ног ничего не осталось. Что делать дальше-не знал и не знаю.

-Дед, помоги!-кричал я в забытый всеми телефон.

-Туши фонари, внучек. Ты-это я. А я-это сон!

Мы все-это сон. Не могу я тебе, увы, помочь! Я слаб перед ними, особенно за полнОчь.

 

Пришла дама вся в чёрном платке, улыбаясь, застыла она рядом с дверью,

Гномы пришли, лежал на кровавом одре. Те бегали с мячиком по мрачной квартире.

 

И начали есть меня толстяки с кровавой улыбкой. Ели, меня вырывало, я стал поедать сам себя.

Чавкали, ржали как кони… Я углем стал, в единице костра. О помощи и пощаде моля.

Но зря!

Я вылетел сам, но не мог я в дом свой попасть. Летел над всем миром, не боясь упасть.

Я видел мир, как он есть, с изнанки. С насилием, криками, воплями.

Нашёл я в хануриках романтику дворов. Они были единственными чистыми людьми, увы.

Увы, эту грязь и копоть теперь с меня не отмыть. Эту пыль слащавости и лиц, прикрытыми масками тщеславия

О, Боже мой! До чего ж докатился мир! Какая тут речь о православии?

 

Вбежало в меня что-то ясное на пороге стояло…

Вонзила в меня меч та огромная баба…

 

Проснулся я, в надежде, что в той параллели, не схватит меня сила, и толстяки, что глодали и ели.

Не смог и подавно я жить без креста… Да ну его прочь… Тарелка души оказалась пуста.

 

Отбросил дела и заботы, ибо я обессилил совсем.

Есть перестал, потому что мне стало противно.

Мозг опухал, представляясь мне числом (17),

Очухался я в квартире разбитой.