Тритос стр-37-42
СТР 37-42
Наитий
Сдается, ей тупик неведом,
коль вечность в Боге ей сулят.
Эх, как бы я поверить рад,
да как начать с душой беседу?
О, разум, я твой бренный раб;
мне не порвать твои оковы:
я в них силен, без них я слаб.
Прости душевные хворобы.
Но, все же, разум, кто ты, кто?
Влетишь за смертью ты в ничто...
Иль есть там что-то, за душою;
там, в тонком теле, что открою?
...К смиренью сделан первый шаг,-
светлеет в келье подсознанья,
другие ждут теперь познанья.
Смиренный ум, он друг, не враг.
...Меж тем застолье захмелело,
об атамане песню пело.
Разбойник, будь-то сам Степан,
был полувесел, полупьян.
Княжной представил он девчонку
и поманил ее в сторонку,-
чем вызвал ревность в двух сердцах:
богатый зол, в тоске монах.
Бабенка, помня тьму подвала,
богатому с советом льнет:
- Девчонка ласки не знавала,-
стыдом бандюгу отошьет.
37
Иль ты забыл свою обиду?
Пошли, найдем ее одну...
Я ж сплетней ослеплю Фемиду:
пришьем к богатому вину.
...Бандит и дева средь развалин,-
трезвеет, буйна голова;
роняет шалые слова,
учтиво, как влюбленный барин.
В девчонке радость и испуг
безмолвьем замыкают круг,-
так неожиданно признанье...
Но чайки крик пронзил сознанье...
Рывком прервала поцелуй,
глаза в испуге протестуют,
слова холодным ветром дуют:
- Нет, нет, ты парень не балуй...
Оставь меня иль брошусь с кручи!
Бандит бурчит, мрачнее тучи:
- Иди, не трону я тебя,-
ведь я ж серьезно, я ж любя...
...Девчонка пырх: сбежала к морю,-
ласкают ноги волны ей.
Всполохи чувств, сродни прибою,
идущих из глубин страстей...
И сердце надвое разбито,-
меж двух легко ли выбирать:
монаха кротость исцелять
иль дерзость врачевать бандита.
38
Один нуждается в кнуте,
другого сдерживай вожжами;
один закиснет в простоте,
другой озлобится мозгами.
И с тем одна, и с тем одна,
и не испить любовь до дна...
А хмурый день рождает вечер,
и ход времен не быстротечен...
И плеск волны, и трепет дум...
Вдруг пред очами толстосум:
явился деве приведеньем,
и цедит льстиво изреченье:
- Мадам, я весь у ваших ног!
Вчера шутил я неудачно,-
когда влюблен - неловок слог...
...И вдруг надвинул брови мрачно...
Зажал ладонью деве рот
и потащил в скалистый грот...
Не долго билась дева птицей:
удушье, боль и кровь на ситце...
И мрак, и стыд, и пустота...
Очнулась, вдруг, когда стемнело,-
душа в комочке занемела.
сознанье ныло: - Не чиста...
...И снова тьма на нервном шоке,
виденье вызрело в пороке:
в десяток плоть размножена
и, все она, - обнажена...
39
В кругу стыдом душа пылает,
как коршун Тень над ней кружит,
от плоти душу сторожит
и звери с платьями летают.
В когтях у льва монарший шелк,-
одела, вот ты и царица!
За львом толпой бегут девицы,
но тут парчой сманил их волк...
А там, шакал маячит чудом:
о, платье, феи лишь к лицу;
толпа к нему с волшебным зудом,
как к сказочному молодцу.
Одна из дев вцепилась с криком,-
шакал, что лев, ответил рыком,
взлетел грифоном, дева с ним,
сливаясь с платьем дорогим.
Взлетели к звездам: то-то диво,
в наряде дева так игрива!
Шакал завидный молодец:
красавец, барин, удалец!
К нему на шею дева: - Милый!
...Целует страстно в губы но,
вдруг разом кончилось кино:
она одна, кругом могилы...
И девять платьев на крестах,-
под ними чувства пали жертвой.
Наряд срывает дева смертный,
к душе метнулась, вся в слезах.
40
Шакал ей тело рвет когтями,
и покаянье жжет, как пламя...
- Прости, Господь! Я поняла:
любовь игрой во мне была...
В любви я выгоду искала,
в себе, лелея бабью суть:
сознанье львицы, хвост шакала,
чтоб лисьей хитростью блеснуть.
Ждала от жизни миг послаще
чтоб в замок призрачный залезть...
Не сберегла ни чувств, ни честь.
О, Боже, что же будет дальше?
...Костер ожог шакалью Тень,
раскрыл реальности объятья:
и вот она, с пятном на платье,
и грота сумрачная сень.
Зашевелились в гроте тени,-
девчонка вжалась меж камней,
а тени все темней, темней
и кто-то тронул за колени...
Бедняжка на ноги и в крик,
а перед ней хозяйки лик,
за нею с факелом разбойник,
монах - бледнее, чем покойник.
Хозяйка сразу поняла,
что с бедной девушкой случилось,-
мужчин к ночлегу прогнала
и к морю с горюшкой спустилась.
41
Дышал еще вулкан седой:
драконом дым до горизонта.
Стыдясь словесного экспромта,
хозяйка чайкой над бедой...
- Поплачь и горе в море вылей;
не ты одна, и я в беде:
была с любимым во вражде,-
болела я тогда гордыней...
Он поначалу был так мил,
да я, как с мышкой им играла;
меня он так боготворил,
а я на зло с другим гуляла.
Как змеи сплетни поползли,
что многим я уже доступна,
что мол, за денежку подкупна...
А черт во мне: - Еще позли!
И надсмеялась принародно,
что он способен лишь вздыхать,
а женщин силой надо брать;
что чувства ныне уж не модны.
В тот день и я была хмельна,
и мне аукнулось сполна:
хоть сердцем я его желала,
но жертвой все-таки я стала...
Я им играла, а он нет,-
он был в тот день не узнаваем:
он силой взял... Во мне весь свет
перевернулся, угасаем.
42
