Нет больше глаз усталых и ласковых...
Там, где изба на бочок покосилась,
Мыши завалинку съели в труху,
На ставеньках старых синь облупилась,
Ждет меня бабушка в злую пургу.
Ждёт сорванца своего озорного,
Молится, шепчет святым образам:
- Боже, храни мальца неуёмного!
Я тебе, Господи, верой воздам!
Шепчет письмишко Серёжке соседу.
Правит, волнуется, если не так.
- Ты поспрошай, почему он не едет,
Где он загинул, во коих краях?
Пёс, напиши, околел не дождавшись
Воли таёжной под выстрел лихой.
Катенька Ваньке под стогом отдавшись,
Мыкает горе доселе с лихвой.
Зорьку продАла по прошлую осень,
Нет больше мОчи в руках подоить.
Нет на деревне ни девок, ни песен,
Нет молодых мужиков подсобить.
Печку бы надо к зиме перелОжить,
Пару венцов под избой поменять.
Может быть старый колодец почистить...
И перед смертью тебя бы обнять...
- Бабуш родная, каюсь в молчании,
Плачу за прошлое в душных ночах.
Нет пред тобою от Бога прощенья,
Вижу всё реже тебя я во снах.
Нет больше глаз усталых и ласковых,
Нет колыбельной в иконной ночи.
И не гортанят лебеди в заревах,
И не соплю я с тобой на печи.
Жизнь городская - больше паскудная
Тянет петлёй на скрипучий фонарь.
Чаще и чаще Дева Пречистая
Чудится утром под пьяную гарь.
Ты потерпи, моя ненаглядная.
Я уже скоро... ты только дождись.
Свечку зажги в пургу непроглядную,
И за мальца своего помолись.
1995
