Этнографическое

=================

Когда я начинал отбирать всякие этнографические приколы и приводить в мало-мальски божеский вид, чтобы разместить в Сети, то ожидал, что их будет в несколько раз больше. Но оказалось, что этнографический юмор – специфичнее даже медицинского, так что бОльшую часть всякого рода баек, анекдотов и «случаев из практики» народ просто не поймёт: а где смеяться-то, млин?.. Поэтому тут очень немного: может, кому-то и это поднимет настроение. По правде говоря, я сам очень хотел бы надеяться, что продолжение будет, хоть и вовсе в этом не уверен.

 

* * *

Приходит к раввину в синагогу старый еврей:

 

– Ребе, я пришёл просить тебя, чтобы ты взял к себе в ешиву моего сына. Парню четырнадцать лет, и он полный шлимазл. На религию праотцев ему наплевать: в жизни не прочитал ни одной молитвы и не открывал Тору. В школе бывает изредка, учиться не хочет. Курит, пьёт, пару раз приходил явно под какой-то дурью. Дома ночевать перестал, проводит время в компании уличных девок и всякой подозрительной шпаны. Ребе, парень над пропастью ходит, там тюрьмой дело пахнет: если так оставить, то ещё пара лет, и его точно посадят: будет за что, да и сейчас есть, но только годы хранят молокососа! Сколько я ни бился, не могу его вразумить. Прошу тебя, возьми его в ешиву: может, хоть ты суровостью в учении сумеешь его наставить!

 

Раввин говорит:

 

– Что ж, оставляй парня, постараюсь помочь.

 

И старый еврей с облегчением и робкой надеждой возвращается один к себе. Но только вскоре приходит от раввина ученик и передаёт: мол, ничего с твоим сыном поделать нельзя, испорчен безнадёжно, и лучше забери-ка ты его поскорее обратно, пока паршивая овца всё стадо не испортила. И старик забирает его, приводит домой и думает: «Что же делать? А, ладно, терять нечего: попробую-ка я его отдать гоям на воспитание, может, у них получится». И приходит с ним в православный монастырь. Идёт к игумену:

 

– Так, мол, отец, и так: мы с тобой разной веры, но прошу, войди в положение, больше не на кого надеяться: тут уже не до того, когда надо человека от уголовной дорожки спасать!

 

Игумен говорит:

 

– Оставляй отрока, посмотрим, что получится.

 

Через месяц приходит старику благодарственное письмо: твой, мол, сын – надежда всего монастыря, поелику проявляет немеряное послушание, смирение и молитвенное рвение, по ночам не спит, а сидит в келье со свечой над священными книгами, ну и далее в том же духе.

 

Приходит отец в монастырь, находит сына и показывает ему, что о нём пишут:

 

– Сынок, я боюсь поверить: неужели это про тебя? Как такое вообще возможно?

 

Тот объясняет:

 

– Понимаешь, папа, когда ты меня тут одного оставил, мне первым делом показали изображение прибитого гвоздями к кресту еврея. И я понял: они не шутят!

 

* * *

Стоят на улице в Нью-Йорке на Брайтон-Бич двое русских. Останавливается машина, американец из-за руля обращается к ним с каким-то вопросом. Они разводят руками: не понимаем. Он, старательно жестикулируя, повторяет вопрос. Реакция – та же самая:

 

– А научись-ка сперва, туда твою мать, говорить по-русски!

 

Американец с извинениями уезжает. Один из русских – другому:

 

– Ну и что, сильно ему помог его безупречный английский?

 

* * *

Прилетает этнолог к папуасам на Новую Гвинею. Заходит в деревню, глядит – сидит в кружок всё взрослое мужское население, а в центре юная красивая девушка, заливающаяся слезами. Этнолог спрашивает:

 

– Послушайте, мужики, а почему у вас девушка плачет, чем вы её обидели?

 

Ему отвечают:

 

– Понимаешь, она у нас первая красавица в деревне, и к тому же, оказывается, девственница.

 

– Так зачем же плакать, радоваться надо: замуж удачно выйдет, жених, небось, рад будет!..

 

– Да у нас, мужик, сегодня вообще-то не свадьба, а жертвоприношение...

 

* * *

США, штат Аляска. Местного эскимоса, подозреваемого в убийстве, шериф распоряжается доставить в полицию и спрашивает:

 

- Где вы были и что делали в ночь с 6 декабря на 5 января?

 

* * *

За несколько дней до моего отъезда в Красноярск и дальше – к кетам, в низовья Подкаменной Тунгуски, беседовали мы на кафедре с моим научным руководителем обо всём таком, что мне предстоит. Я и говорю:

 

– А неплохо бы, знаете, снабдить меня верительной грамотой, что, мол, направляется такой-то туда-то с научными целями, ну и так далее, – как вы думаете?

 

Правильно, говорит, вы думаете, я думаю. Мало ли, местные менты или ещё кто. Так что давайте, сочиняйте, мол, потом наберём, распечатаем, подпишем и университетскую печать шлёпнем, чтобы всё честь по чести.

 

И я начинаю так это за непринуждённым разговором сочинять и набрасывать на бумажке. Закончил, прервал разговор, прочёл:

 

– «... направляется... с целью этнологического исследования туда-то и туда-то... просьба оказывать посильное содействие...»...

 

– Стоп, – говорит, – а вот это, насчёт этнологического, вы уберите и замените на более понятное, поняли? Типа: «для изучения культуры и быта местного населения». Чем понятнее, тем лучше, ясно?

 

– Да почему же, В.В.? Ведь наоборот, чем непонятнее, тем лучше: больше простора для свободы действий!

 

– Не всегда, знаете ли: а вот, хотите если, я вам расскажу случай из собственной практики.

 

И я услышал дивную историю. Привожу её далее «близко к тексту», по памяти.

 

«Путешествуем это мы по Эвенкии в одна тысяча девятьсот лохматом году, ещё при коммунизме. Приходим в село, я первым делом направляюсь в сельсовет: представиться, познакомиться и всё такое. Захожу: сидит за столом председатель – здоровенный мужик, эвенк, классическая монголоидная физиономия – как из морёного дуба вырублена... Я здороваюсь и говорю: так, мол, и так, из Москвы, из МГУ, этнологическая экспедиция, вынимаю бумажки... Он сидит и молчит, будто ничего не было. Ну, я тоже помолчал минутку, думаю: может, в самом деле не понял чего, не расслышал. И повторяю всё ещё раз, практически слово в слово. Эффект – тот же самый: сидит, никак не реагируя, и физиономия – тоже абсолютно неподвижная, но при этом мрачнее тучи! Я уже чувствую, что у меня ум за разум заходит: что такое, в самом деле, – мистика какая-то... Вроде, не пил, – сплю, что ли?.. И решил всё же в третий раз попробовать. Но заезжаю чуть с другой стороны: вместо этнологической экспедиции сказал насчёт изучения жизни местного населения. И тут он вдруг резко оживает и спрашивает:

 

– Постой, так вы не по комарам?

 

Да нет, говорю, какие комары, мы людьми интересуемся. И тут – волшебная перемена: он, осветившись улыбкой, вскакивает из-за стола, тянет свою лапищу здороваться, хлопает по плечу и чуть ли не обниматься лезет со словами:

 

– Добро пожаловать, дорогой, будьте гостями, живите сколько хотите, смотрите, изучайте, всё для вас сделаем, покажем, расскажем!.. – ну, и дальше в том же духе.

 

Я, придя в себя, потребовал, естественно, объяснений. И вот что услышал. Оказывается, за два года до того были у них летом московские энтомологи, разрабатывавшие новый репеллент: привезли с собой опытный образец, испытать в полевых условиях. Нашли места массового комариного выплода (точнее, откладки яиц) и побрызгали. На следующее лето комаров стало ощутимо меньше. И вроде порадоваться надо: они в тех местах житья никому не дают. Но убавилось не только комаров: в реке рыбы не стало, потому что не стало комариных личинок, которых мальки жрут и на них жиреют! А местные живут тайгой да рекой, без рыбы никак... Короче, всё село заточило на всех энтомологов на свете большой зуб. А ещё через год мы приходим, я захожу в сельсовет и радостно рапортую: мы этнологи, встречайте! – ну, председатель обознался малость: ага, одна компания, мало те напакостили! Бывает...

 

Так что сделайте-ка поправочку в своей верительной грамоте, а то понять могут всяко».

 

Я так и сделал. И ни разу не пожалел!

 

============================