Тэм Гринхилл посвящается

"Спи, менестрель, пусть оставит тебя тоска,

Пусть в эту ночь не снится тебе дорога,

Пусть не ищет гитары твоя рука.

Ты очень устал в пути, отдохни немного..."

 

Тэм Гринхилл.

 

 

 

 

Здравствуй, друг. Мне тебя не хватало, знаешь…

Впрочем, нам невпервой выживать вопреки.

Вот так и живёшь. И как-будто бы выживаешь,

Даже если о камни швыряет теченьем реки.

 

Всё же я ничего. Передряги бывали похуже.

Да и вряд ли от трудностей будет какой-нибудь вред.

Тяжело только знать, что собою ты миру не нужен,

Потому как ни масок у нас, ни таланта актёрского нет.

 

Я не лезу в толпу, не сражаюсь и не митингую.

Не пытаюсь услышанным быть и пленять молодых.

Тихо, мирно живу и грядущего века взыскую,

Ну а, если темно, то мечтаю о далях иных.

 

Ты же знаешь, родной, — нам без сказки и чуда неможно.

Слишком жёстки реалии, слишком безлика толпа.

Как без дароносящих Земле одиноко и сложно,

Так — без веры в неё наша сказка бывает слепа.

 

В поредевшем лесу, среди ветра и тени вечерней,

Мне всё чаще мерещится лютни твоей зачарованной глас.

Вижу словно во сне, как поёшь ты для знати и черни,

А на перстне звездою заветной сверкает топаз.

 

Где бродил ты, певец, и какими богами ведомый?

Не забыта ли древняя клятва, что нас породнила с тобой?

Сколько дней ты лишён был отчизны, заботы и дома?

И сумел ли смириться с жестокой своею судьбой?

 

Может нашим путям уж вовек не сойтись, как и нитям

В огрубевших ладонях трёх парок в одну не сплестись;

Верю я, неразрывно душевное наше соитье,

Неуёмное сердце вещает молитвой совместной спастись.

 

Что ж, лети сквозь мира, мой талантом отмеченный странник,

Освещая трущобы чужих обессиливших душ.

Честь и слава тебе, скорбных Ангелов брат и посланник,

Ну а мне неизменной сестрою келейная глушь.