Питер

Я болен тобой, Петербург —

холодные, мокрые улочки,

скамейки, дворики, переулочки,

цветные крыши и дождь.

 

Все это в сердце колется,

впивается, режет меня — не могу дышать,

мне нет ничего роднее, об этом хочу закричать.

Плевать на дождь моросящий,

на чертово эхо и холод —

это словно эмоциональный голод,

который лишь ты утолишь;

горло сжимается в спазме,

словно срывает плотину —

я здесь, наконец мы едины.

 

«Питер въестся под кожу», —

мне часто тогда говорили,

а я дурак, по любви приехал и стал зависим.

Невесело хмыкаю и ежусь в пальто —

ни зонта, ничего.

«Дурак», — говорят знакомые, а я улыбаюсь.

Ну, как объяснить,

что холодные, мокрые улочки,

скамейки, дворы, переулочки,

цветные крыши и чертов дождь —

стали роднее всего,

что греют мне сердце и слезы сушат,

что оковы, висящие медной цепью на сердце,

боле не душат?

 

Никак.

 

И я иду по мокрым улочкам,

петляю по переулочкам

и гляжу на цветные крыши.

 

Я люблю тебя, Питер, слышишь?