Дедушка

Любой призыв к неограниченной Свободе – это призыв к беспорядкам, а там где Бес порядок, там и упадок. Поэтому, Свобода и Слабость – суть одна. Сильный духом человек не стремится к личной свободе, потому, что чувствует свою ответственность перед слабыми.

Ульянов Ю.А.

 

Хочу рассказать, что со мной происходит и что на сердце отпечатывается.

Утро было хмурое. Дождик моросил-моросил, душа плакала-плакала, ничего неохота, даже в город выходить, а в доме сухо, уютно и тепло. Моя милейшая старушка напекла пирожков с морковью. Вроде морковка, но для наших славных внучат даже хорошо, витамины. У меня у скромного пенсионера, как и у моей удивительно терпеливой жены двое милых обаятельных внучат: Старший – славный мальчуган и младшая милая девочка – красавица. Парнишке Васеньке седьмой годок пошел, растет, как на дрожжах, скоро в школу пойдет. Читает уже по слогам, так замечательно, что у меня сердце кровью обливается от радости, и цифры складывает, только и завидую, а маленькой Лизе всего-то пять годков.

Величают старушку мою ненаглядную – Наталья Васильевна, а меня – Степан Степанович. Каждое утро Наталья Васильевна приглашает всех к столу, разливает чай по бокалам, усаживает ребятишек к свежо-испеченным пирожкам, и говорит, так ласково: «Кушайте мои дорогие, приятного аппетита, кушайте на здоровье, да храни вас бог, сердечные мои…» А после завтрака каждый занимается своими делами…

Вот, как-то смотрю в окно, а там ребята незнакомые шумят. Вышел я во двор и говорю: «Здравствуйте сынки, что ж вы так громко шумите, живете-то где?». Они посмотрели на меня, ухмыльнулись, а один такой сердечный, на левой щеке у него шрам, будто бритвой провели, а зашить забыли, холодным, навязчивым тоном спрашивает меня: «Мужик, деньги есть?». Я с удивлением спросил: «А зачем вам, ребята деньги?». Долговязый парень, со шрамом, тут же ответил: «Жрать охота! не дашь денег – бомбанём, а потом и твою хату...». Я вздрогнул, но, тут же, успокоился. Вспомнил, как сам когда-то был в их же шкуре. « Да, дам я вам денег, правда, не много, – сказал я, – только вы, пожалуйста, больше не шумите, у меня внучата маленькие еще, зачем их тревожить. Вот возьмите, сколько есть, мне для вас не жалко». «Ты мужик, чего такой добрый? — спросил другой парнишка, лет пятнадцати, совсем юнец, и одежда у него худая, сосем изодранная, не то, что у долговязого парня со шрамом. Тот-то был одет побогаче юнца, если это можно назвать богатством: серые брюки еще были целы, слегка обшарпанные, синяя рубашка в красную клетку, куртка кожаная, потрепанная, не новая, чёрного цвета. Он подошел ко мне, протянул свою руку, тут я заметил, татуировку на его руке: круг, а в центре круга точка, обозначает – круглая сирота, я протянул парню измятую купюру. «Мужик, спасибо выручил!» — сказал долговязый и сжал купюру в кулаке, размахивая ей, как будто чем-то драгоценным. — «Ты мужик не бойся, не тронем, добрый я сегодня…», — сказал он. «А я вас совсем не боюсь…» — ответил им как-то не привычным для меня тоном. Долговязый парень посмотрел на меня нехорошо: «Ты что дед, если денег дал храбрым стал, а ну вали отсюда, пока цел». Я не ответил ему ничего, повернулся и пошел прочь. Перед глазами у меня, как будто стояли мои внучата и кричали: «Деда – Деда...»

 

Наступил новый день не такой, как вчерашний хмурый, где сердце плакало слезливым дождем, а сегодня радуется веселому солнышку. Нынче ведь пришла весна ранняя, теплая, только редко, иной раз, бывает дождик, моросит-моросит, а на следующий день опять сухо и травка зеленая и душа радуется и на сердце весело.

Вроде выспался. Глаза перестали болеть. Женушка моя, терпеливая всё выговаривает:

— Голубь ты мой, все читаешь и читаешь по ночам, не надоело глаза надрывать?

— Ну что ты лопочешь, что мне делать-то ночью? Посижу, немного почитаю и спать. Глянь-ка в окно, на улице такая благодать, ребятишкам-то раздолье, пусть пойдут, погуляют.

— Куда уж там, воскресенье, все-таки, дадим им сердечным немного поспать, лапушкам нашим, отдохнуть.

— И то, правда, — ответил я, почесывая свой затылок, где остались ещё густые русые волосы, — Воскресенье. Дай им бог здоровья!

Я наспех надел пиджак, сунул в карман немного денег, и вышел из дому.

 

Весна. Трава зеленая, молодая. Почки распустились на деревьях мелкими липкими листиками. На крышах щебечут воробьи, по деревьям снуют синицы, пересвистываясь друг с другом, становится так радостно, так счастливо от благоухания матушки природы, и думы такие же ясные, чистые. Прикроешь глаза — темно, откроешь — и жить хочется на благо людям. Чего еще надо для счастья-то — люби да люби…

 

Пройдя центральной улицей и перейдя на другую сторону, я вышел к набережной. Сколько себя помню, время, проведенное на берегу реки — незабываемое ощущение детства.

На набережной суетятся прохожие: Девочка с шариками держит маму за руку, показывая маленькой ручкой в небо, где кружат голуби. Пожилой человек с собачкой мило прохаживает, то и дело, дергает поводок. Интересный пёсик, маленький совсем, как кошечка.

Я направился к мосту, чтоб попасть на другую сторону, в другой район города, где живет мой давний знакомый. Не доходя несколько шагов до моста, вдруг мне бросилась в глаза компания молодых людей. Одного я узнал, по шраму на щеке. Это был тот самый, долговязый, в той же кожаной куртке, с теми же ребятами, с кем недавно столкнулся во дворе. Он подошел ко мне, взгляд его мутных глаз поразил меня.

Первым поздоровался я. Зачем это сделал, не знаю, наверное, мне его стало почему-то жалко, или просто вспомнил себя в молодости, или просто показалось, что вид у него был не здоровый. Он посмотрел мне в глаза и, не моргая, спросил:

— Мужик подкинь деньжат немного на лечение.

Я спросил:

— Колосники горят что ли? – и тут же последовал ответ:

— Жутко горят, с бодуна мы, подлечится, хочется…

Я шутливо поддернул его:

— А что у вас там, в бодуне, засуха что ли? – компания захихикала, долговязый крикнул:

— Заткнитесь! — и, протягивая мне свою руку, представился, — Коля.

— Степан, — сказал я, и, сдавливая его руку, добавил, — Степаныч.

— Ну, Степаныч выручай, ох как тяжко, надо-то всего чуть-чуть, одной бутылки хватит за глаза.

— У меня деньги есть, даже если я вам и не дам, то вы всё равно их где-нибудь да найдёте.

— А что нам искать, у тебя же есть, что тебе жалко, что ли?

— Мне не жалко, мне вас жалко, молодых.

— Ты себя пожалей, мужик, — вдруг вмешался в разговор незнакомый парень, раньше я его не видел. Он подошёл ко мне, схватил мою правую руку, и резко заломил её за спину.

— Отпусти его, – строго сказал Николай.

Незнакомый парень отпустил мою руку и молча, отошёл от меня.

— Ладно, Степаныч, иди своей дорогой…

Они гурьбой направились вдоль набережной, разгоняя прохожих своим хохотом. Я посмотрел им в след, ни чего не сказав, развернулся и направился через мост на другую сторону реки. Пройдя через мост, повернув на противоположенную набережную, побрёл вдоль реки до речного причала, где недалече от городского парка живёт мой старый знакомый, с которым вместе росли в сиротском доме.

Доброе солнышко улыбалось, припекая голову, как огромная горячая лампа. Я шёл и думал о своих внуках, о милой терпеливой жёнушке. Мысли были далеки от городской суеты, они, как маленькие звёздочки, которые ещё не погасли в вечной пустоте, сияли доброй надеждой на лучшее, на то, что в сердце человека…