Верлибр сапожной щётке
После того, как почистил свой плащ,
Грязью дорожной запачканный,
Вздумал вот также, как щёткой сапожной,
Очистить идеи свои неприличные.
И слово за словом, почти что вслепую,
Счищаю наносы душевные липкие.
И больно, и стыдно, и горько во всём,
Но нужно работать с душевною щеткой.
А главное, грязь моя, плод самостраха,
Идея в ней мелкая, слишком уж мелкая.
И в этом контексте – я та же улитка,
Всё прячусь от жизни, от острых вопросов.
Незря называю себя травоядным,
Поскольку живу без обычных восторгов,
Поскольку питаюсь зеленой тоскою,
Сработанной горестным сердцем моим.
Я лучше не ведаю пищи пока,
А если мне кто-то покажет иную,
В фольге, с этикеткой, в рисунках со смехом,
Быть может, я оду спою ей и съем
Как хороший продукт, и… хозяина тоже.
Претит этот глупенький мерзостный смех,
В нём больше лукавства, а значит, вранья.
А мой самострах – он чистейший всегда,
И тем я горжусь, что в нём - откровенный.
Пусть он мне нередко вручает беду,
И вечно подводит под чью-либо жалость.
Мне даже дворняжка в убийственный холод,
Кусок оставляет замёрзлого хлеба.
Мне стыдно, конечно, но я ведь такой:
Кричу в одиночку (никто не услышит),
Всплакну в полутёмном, каком-то пространстве,
Чтоб капля слезы не блеснула кому-то.
Но всё-таки кто-то всё видит, всё знает,
Всех лечит словами - от грязной души.
И ходит в любимых, и ластится сукой,
И щедрость его, словно ночь на Днепре.
Ему разреши, так и будет привязан
К моим недостаткам улиточной жизни.
А сам не желает войти в оболочку
Моих бессердечно мучительных дней.
Он хочет мне счастья в пределах улыбки,
Но сердце своё не отдаст никогда.
Он станет с восторгом мне «жемчуг» дарить,
Но жемчуг поддельный, хотя и красивый.
Я это всё чувствую кожей своей,
А вот самострах, ради собственной жизни
И жизни детей отвергает подделку.
Я жил бы так долго, как, в общем, хотел.
Но щётка сапожная, грубая щётка
Со слипшейся ваксой, мастикой и грязью,
Мне путь показала и я побеждаю.
И страха уж нет, и прекрасные мысли,
И дело пошло, как по рельсам вагоны,
И я не влюбленный в себя самого,
И все недостатки, почти что очистил-
Родимые пятна родительских мук.
Пускай теперь скажет двойник мой лукавый,
Мол, все это дурость и хитрость ума.
Ему я открою ущербные зубы,
Прищурю глаза, прошепчу через край:
«Земляк, не гадай на непознанном быте,
Очисти себя самого поскорей.
Великое дело, сапожная щётка,
Со слипшейся ваксой по нежным телам».
