Портрет в интерьере
Моей Мирке
С чумацким зонтом аллегорий в запасе,
На рыжее поле наткнётся луна,
Где девочка плачет на звёздной террасе
У звёздного дома в четыре окна,
Где мир ещё молод и вечен от века
По нужным канонам игрушечных бед,
Где нет измерения: нет человека,
И даже понятия этого нет.
Где старый орех с виноградной лозою
Сподобят чурчхелу руками отца
И утренний мир подоткнут бирюзою,
Убрав грозовые навесы свинца.
Там юная ёлка в гирляндовом платье
Пытается радовать девочку и,
Уже засыхая на крестном распятьи,
Роняет на вату слезинки свои.
Но всё это там, за чернильной оградой,
У рыжего поля бессрочных констант
Из кубиков «Лего», теперь камнепада
На выпас, где бродит её Росинант
По росным подбоям наследия присных
И будущих незамещённых ночей,
В раздолье своё неширокое втиснув
Скелеты желаний и пепел речей.
Покой, раздирающий горло от злобы,
В бессонницы вылился, вылакав смех
Из мерных бокалов причастия, чтобы
Ушли за водой виноград и орех
К истокам дождей, собирающих громы
С оставшихся лилий осколка пруда,
Где зеркало, помня углы и изломы,
Не вспомнит любимый анфас никогда.
Пустеет подрамник, уже не напиться
Святой простотой обязательных книг,
И юные, но незнакомые лица
Пытаются спорить о муках твоих.
И все пантеоны из кубиков «Лего»
Не требуют сладить задаток свечей,
Сожжённых как свет очага и ночлега,
Звенящих безудержным эхом: ничей!
Надуманы есть вероятия прошлых
Событий в трактовке теперешних рек
И не ограждает от боли подвздошной,
Вернувшийся с новой водою орех.
И косточка выросла, дав золотое
Вино на застолья в ином хрустале,
И цельное время, когда-то литое,
Бытует в дробях разделённых шале.
Не всё ещё свыклось, устроилось в поле,
А значит, другие грядут времена.
Её Росинант, не отвыкнув от роли,
Всё так же несёт на боках стремена.
И будут года над засохшею ёлкой
Звездой без луча разгораться венцом
И ночь, что прошла, не покажется долгой,
И девочка молча пойдёт за отцом.
И зеркало вспашут, и мир постареет,
И кубики вспомнят творца одного.
А рыжее поле под утро немеет
И девочка спит на ладони его.
03.04.2004
С чумацким зонтом аллегорий в запасе,
На рыжее поле наткнётся луна,
Где девочка плачет на звёздной террасе
У звёздного дома в четыре окна,
Где мир ещё молод и вечен от века
По нужным канонам игрушечных бед,
Где нет измерения: нет человека,
И даже понятия этого нет.
Где старый орех с виноградной лозою
Сподобят чурчхелу руками отца
И утренний мир подоткнут бирюзою,
Убрав грозовые навесы свинца.
Там юная ёлка в гирляндовом платье
Пытается радовать девочку и,
Уже засыхая на крестном распятьи,
Роняет на вату слезинки свои.
Но всё это там, за чернильной оградой,
У рыжего поля бессрочных констант
Из кубиков «Лего», теперь камнепада
На выпас, где бродит её Росинант
По росным подбоям наследия присных
И будущих незамещённых ночей,
В раздолье своё неширокое втиснув
Скелеты желаний и пепел речей.
Покой, раздирающий горло от злобы,
В бессонницы вылился, вылакав смех
Из мерных бокалов причастия, чтобы
Ушли за водой виноград и орех
К истокам дождей, собирающих громы
С оставшихся лилий осколка пруда,
Где зеркало, помня углы и изломы,
Не вспомнит любимый анфас никогда.
Пустеет подрамник, уже не напиться
Святой простотой обязательных книг,
И юные, но незнакомые лица
Пытаются спорить о муках твоих.
И все пантеоны из кубиков «Лего»
Не требуют сладить задаток свечей,
Сожжённых как свет очага и ночлега,
Звенящих безудержным эхом: ничей!
Надуманы есть вероятия прошлых
Событий в трактовке теперешних рек
И не ограждает от боли подвздошной,
Вернувшийся с новой водою орех.
И косточка выросла, дав золотое
Вино на застолья в ином хрустале,
И цельное время, когда-то литое,
Бытует в дробях разделённых шале.
Не всё ещё свыклось, устроилось в поле,
А значит, другие грядут времена.
Её Росинант, не отвыкнув от роли,
Всё так же несёт на боках стремена.
И будут года над засохшею ёлкой
Звездой без луча разгораться венцом
И ночь, что прошла, не покажется долгой,
И девочка молча пойдёт за отцом.
И зеркало вспашут, и мир постареет,
И кубики вспомнят творца одного.
А рыжее поле под утро немеет
И девочка спит на ладони его.
03.04.2004
