Композиция Лжи
ожь мордой в постель, и хмель в голове – около макушки.
и лоб от ушка до ушка сверкает недоверием,
и безверьем пахнут звуки без азбуки...
Распахнуты бухты снов бездумных дней и вместе те,
кто знает, что не к месту лгать, когда кровать
хочет встать и посрать на тех, кто спит на ней.
Лучше налей коричневую жидкость,
начни же тискать рахитную кружку из стекла -
на ней текла когда-то потная пауза рук,
и снова звук, когда, катаясь,
кровать, как тать, клеймит палас,
похожий на нас – на нем вся грязь многих ног.
И снова Бог Молчит. Он смотрит, зная – все пройдет,
и лишь звезде, что взойдет – на все начхать.
Ложь, она так плаксива, красива и ксива, написана чужой рукой,
и вой одинокого джазмена, как смена белья у прачки, –
больной проказой и сказой пестрых мерцаний...
Ложь, дождь, на улице все грехи поднебесья сверкают красными глазами,
за нами фальшь каждодневных отношений, и в сношении столько кина,
что ленты рвутся из-за мрака, и драку личных гамм я оставляю вам.
Я просто хам и знаю - так легче спать, пока кровать
не стала врать, уткнувшись носом в собственные ножки.
Я не хочу увидеть рожки, качающие чужую прядь.
Обрати очи на ночи, что приходят каждый раз,
не из-за нас, но из-под нас увозят тину, похожую на истину.
Возьму вину я на себя, всю боль прерванных отношений,
без объяснений буду спать и лгать во сне,
что стыдно очень жить в гостинице для бомжей.
И снова Бог, лишь только Бог напоминает, что ложь,
как дождь пройдет, очистив скверну правды.
И награды посмертных листов станут ловушкой крупной дичи.
Лишь год до стычки с самим собой. Я не больной, я просто болен,
но снова волен делать то, что захочу.
А захочу я не захотеть во лжи пытаться стать сильнее.
Я знаю – ночи тем длиннее, чем виртуознее вее и лицо,
смотрящее в стекла через уши и сдирающие мантии фонарей.
Налей,я вылеплю себе стакан из глины
и без гнили кухонных слов опьянею от жидкости,
и кости,как гости,по сырой ночи пойдут гулять.
и лоб от ушка до ушка сверкает недоверием,
и безверьем пахнут звуки без азбуки...
Распахнуты бухты снов бездумных дней и вместе те,
кто знает, что не к месту лгать, когда кровать
хочет встать и посрать на тех, кто спит на ней.
Лучше налей коричневую жидкость,
начни же тискать рахитную кружку из стекла -
на ней текла когда-то потная пауза рук,
и снова звук, когда, катаясь,
кровать, как тать, клеймит палас,
похожий на нас – на нем вся грязь многих ног.
И снова Бог Молчит. Он смотрит, зная – все пройдет,
и лишь звезде, что взойдет – на все начхать.
Ложь, она так плаксива, красива и ксива, написана чужой рукой,
и вой одинокого джазмена, как смена белья у прачки, –
больной проказой и сказой пестрых мерцаний...
Ложь, дождь, на улице все грехи поднебесья сверкают красными глазами,
за нами фальшь каждодневных отношений, и в сношении столько кина,
что ленты рвутся из-за мрака, и драку личных гамм я оставляю вам.
Я просто хам и знаю - так легче спать, пока кровать
не стала врать, уткнувшись носом в собственные ножки.
Я не хочу увидеть рожки, качающие чужую прядь.
Обрати очи на ночи, что приходят каждый раз,
не из-за нас, но из-под нас увозят тину, похожую на истину.
Возьму вину я на себя, всю боль прерванных отношений,
без объяснений буду спать и лгать во сне,
что стыдно очень жить в гостинице для бомжей.
И снова Бог, лишь только Бог напоминает, что ложь,
как дождь пройдет, очистив скверну правды.
И награды посмертных листов станут ловушкой крупной дичи.
Лишь год до стычки с самим собой. Я не больной, я просто болен,
но снова волен делать то, что захочу.
А захочу я не захотеть во лжи пытаться стать сильнее.
Я знаю – ночи тем длиннее, чем виртуознее вее и лицо,
смотрящее в стекла через уши и сдирающие мантии фонарей.
Налей,я вылеплю себе стакан из глины
и без гнили кухонных слов опьянею от жидкости,
и кости,как гости,по сырой ночи пойдут гулять.
