Лето уходит
Травы в канавах сохнут.
Лето идёт на убыль.
Катится к лесу Солнце,
словно червонный рубль,
выроненный неловко
старческою рукою.
Веток чугунных ковка,
выгнутая у кровель
домиков на закате,
молча гнетёт поэта
памятью о расплате
за безмятежность лета.
Речки живые струи
стали стократ студёней,
множае, чем в июле,
омуты в ней бездонней.
Нет для любви отмычек -
взвесить венком на водах.
Ропщет пугливый сычик
в чаще о непогодах.
Нынче едва отыщешь,
хмель разводя руками,
сумрачное кострище
с мокрыми угольками.
Папоротник свернулся
в жёлтый пергамент свитков.
В облачные бурнусы
спрятав ланиты ликов,
мокнут у троп звериных
вросших в мох перекрёстков
тоненькие рябины,
маленькие берёзки.
Рыжики медью красной
брошены в поросль сосен.
Леса грубее ласка.
Лето уходит. Осень.
Лето идёт на убыль.
Катится к лесу Солнце,
словно червонный рубль,
выроненный неловко
старческою рукою.
Веток чугунных ковка,
выгнутая у кровель
домиков на закате,
молча гнетёт поэта
памятью о расплате
за безмятежность лета.
Речки живые струи
стали стократ студёней,
множае, чем в июле,
омуты в ней бездонней.
Нет для любви отмычек -
взвесить венком на водах.
Ропщет пугливый сычик
в чаще о непогодах.
Нынче едва отыщешь,
хмель разводя руками,
сумрачное кострище
с мокрыми угольками.
Папоротник свернулся
в жёлтый пергамент свитков.
В облачные бурнусы
спрятав ланиты ликов,
мокнут у троп звериных
вросших в мох перекрёстков
тоненькие рябины,
маленькие берёзки.
Рыжики медью красной
брошены в поросль сосен.
Леса грубее ласка.
Лето уходит. Осень.