РУСЬ УТРЕННЯЯ. Глава пятая

Глава пятая

 

 

Детство Святослава. Дядькино воспитание.

Дружина как школа. Дружина как братство.

Закон есть закон. Поход на Волгу. Не осталось

и следов. Из летописей арабских писателей.

Дань греков болгарам. Заговор. Тайный

подтекст. Гораций. Впереди — Болгария. «Всё выжечь

до тла!» Крепость Доростоль. Если брат на брата.

Переяславец

 

 

Тебя я вижу, княже Святослав,

Не в годы грозные, не в звонкой славе,

А мальчиком, на стремена привстав,

Копьё метнувшим встречь древлянской лаве.

 

Не каждый воин встанет перед ней,

Сверкающей бронёй мечей и копий,

Ведь жизнь одна, она всего важней,

И нет ей продолжений и подобий.

 

Но малолетний, ты не встал — предстал

Как бог Перун, и гром, и наважденье,

И в тьму врагов копьё своё послал

И этим жестом выиграл сраженье.

 

Ты знал в свои четыре года, князь,

Что бой решает смелое начало,

Оно как панциря цепная вязь,

Которая бы звенья все связала.

 

Начнётся вязь толково, значит так

И панцирь, и сраженье завершится,

Учёбы воинской не терпит враг,

Когда она нещадным вихрем мчится.

 

Почти с пелёнок Ольга отдала

На обученье дядьки Святослава.

Не то чтобы военные дела,

Хотя и этого всего хватало.

 

Но на Руси извечен был закон —

Князь с детских лет записан был в дружину.

Куда дружины путь — туда и он,

Делил с бойцами радость и кручину.

 

И где-нибудь в походе у костра,

Тепло пристроившись на волчьей шкуре,

Он слушал сказки-были, как вчера

С хазарами кипели войны-бури.

 

И как-то выходило, что всегда

Князь Игорь изо всех славянских воев,

Как чистая из родников вода,

Всё выходил героем из героев.

 

И Ольга, мужу славному под стать,

Исполненная мужества и мести,

За честь Руси умела постоять,

И выше этого не знала чести.

 

Так солнцем утренним входило в день

Владыки киевского ложь святая,

Что лишь одно язычество не тень,

А истина от края и до края.

 

И даже матери, кого любил

Он больше жизни с преданностью сына,

Ответил, как мечом перерубил:

«Я в вере той, в которой вся дружина».

 

И потому нельзя нам не сказать,

Что воинство собою представляло. —

Что это многочисленная рать,

Такого и впомине не бывало.

 

Но с каждого удела, говорю,

И это не враньё, не сплетни сводни,

По великану, по богатырю

Вошли в десятки, а позднее в сотни.

 

Там каждый вой, считай, десятерых,

А то и двух десятков вражьих стоил.

Чтоб победить в жестокой буре их

Перун не многих чести удостоил.

 

Сегодня Святослава гром в одной

Гремит стране, а завтра, где не может,

Греметь лишь по причине по одной —

Что не домчать, пусть и Перун поможет.

 

Но Святослав своих богатырей

Бросал туда мгновенней божьей мысли.

И в те броски не верили скорей —

Они какой-то глупой сказкой висли.

 

И потому сказать врагам своим:

«Иду на вы!» — владыка не боялся,

Он с быстротой космической молвы

С дружиной перед ними появлялся...

 

«Опять пружина сжатия?» — «Друг мой!

Читатель дорогой! Ты очень быстро

Закон постиг невидимый. С тобой,

Видать дойдём до степени магистра.

 

Она нам ни в какую не нужна.

Но Истина — она всего важнее.

Хотя бы вот по этому важна —

Ориентируемся с ней вернее.

 

Период сжатия, известно нам,

Начался, как вошла на царство Ольга.

Но вот насколько длится по годам,

При Святославе, — поглядим насколько...

 

И, наконец, настал великий год

Заветного восточного похода.

Вернее, славный киевский поход

Не год, не два, а три продлится года.

 

Но он, возможно, стоит и пяти

И лет, да и походов. Путь, который

Стал гибельным для русичей, пройти

Им предстояло аж до южных взморий —

 

Каспийского и Чёрного. По тем

Местам, где неразумные хазары,

Приняв подарки, подло по войскам

Ударили отцовым. Высшей кары

 

Как идолы языческие им

Не предсказали? Но рассказ об этом

Пойдёт, читатель, чередом своим

Поздней, за подобающим куплетом.

 

Ну, а пока с дружиной по Десне

Князь Святослав до волока добрался,

Потом пошёл Окой. Тогда по ней

Славянский род в беззлобности своей,

В соседях вятичами назывался.

 

«Дань платите кому?» — их вопросил

Великий князь. «А вы кому хотите?

Пока хазарам». — «Ладно, — разрешил

С улыбкой князь. — Хазарам и платите».

 

На племя мирное идти войной

В походе длительном не очень ладно.

Надёжней друга видеть за спиной,

Чем недруга с его ухмылкой жадной.

 

Как шёл он, вот свидетельства из книг

Писателей арабских: «Не осталось

Следов от древних жителей таких,

Как Камские болгары. Даже малость

 

Воинственных буртасов не нашлась.

Хазары из Прикаспия исчезли.

Болгар столица превратилась в грязь

И пепел едкий. Где звучали песни

 

И пляски на Дону, где был Саркель

Хазарский, древний город беловежский,

Всё пусто-голо, говорят, досель.

Потом пошёл к предгорьям белоснежным

 

И ясов, и касогов покорил,

И с дивной данью в Киев воротился».

Так мир о Святославе говорил.

Арабский. Древний. И весьма дивился.

 

Но можно было в тот далёкий век

Еще такому подивиться чуду —

Болгарину платил сварливый грек

Дань тяжкую. Предельно краток буду.

 

Уже цепочка греческих царей

Была от северных соседей в рабстве.

И от него избавиться скорей

Никифор-царь решил. Но в государстве

 

Всё было слабомощным и худым,

Однако если всё же измудриться...

Вот русский Святослав! Кода бы с ним

Удачно можно было сговориться!

 

Еще в казне на добрый хватит дар.

И вот он шлёт гонца — склонить героя

Последних войн пойти разбить болгар,

Как некогда была разбита Троя.

 

Он говорит, что есть и тайный ход

У этого великого деянья.

Болгар Дунайских княже разобьёт,

Введёт войска в Афины — для гулянья.

 

Поскольку он избавит весь народ

От оскорбительного подаянья.

И тут произойдёт переворот.

И весь Дунай болгарский отойдёт

В империи словянской обладанье.

 

«Ну, ладно, — так подумал князь князей. —

Какую нам Перун пошлёт удачу.

Болгарию и Грецию, а с ней

И Византию, может быть, в придачу»...

 

В разгаре жаркий август. Княжий флот

Готовится к далёкому походу.

Вот он загружен. Вот уже плывёт

Вниз по Днепру на стрежневую воду.

 

Вот в лад на самом главном корабле

Дорожную дружинники запели,

И веселей в прибрежной полумгле

Деревья над осокой заблестели.

 

И чайки с криком жалобным неслись,

Как будто с уплывавшими прощались,

И дали, словно солнечная высь,

Уже горячим солнцем освещались...

 

А мне Гораций вспомнился, друзья.

Он строй моих стихов ломает жутко.

Но приведу его к поэме я,

И пусть простится мне такая шутка:

 

«Миг жизни краток, но числа им нет,

Желаньям жадным. Так зачем он манит

Земель чужих непостижимый свет?

Мы к ним плывём, как моряки в тумане.

Мы от себя бежим. Но он обманет,

Бег от себя. Его в помине нет».

 

О, Свтяслав! Куда ты держишь бег

В ладьях, Днепра дорогу перекрывших?

В страстях так постоянен человек

Средь непришедших, настоящих, бывших.

 

Настроит он себе святых химер

И, словно бы к гнезду родному птица,

Без оснований и разумных мер

К мечте необоснованной стремится.

 

А жизнь, она, как волны по реке,

Куда-то мчит к никчёмной дешевизне.

Был домик, да растаял на песке.

И нет уже ни домика, ни жизни...

 

Когда к Дунайской дельте подошёл

Флот киевский, — князь, веденьем помечен,

Его перестановку произвёл:

Помельче судно, покрупней, помельче.

 

Помельче — чтобы бурей налететь

На встречное прибрежное селенье,

А покрупней — чтоб пообъёмней клеть

Для дани от лихого нападенья.

 

По флоту Святослав отдал приказ:

«В живых не оставлять! Сжигать жилища!

Болгария — не лучше, чем Кавказ,

Вот разве тут совсем другая пища.

 

Но пища — пустяки, переживём,

Для воина важней всего добыча.

Друзья! Насквозь болгаров мы пройдём.

И в этом наша слава и величье».

 

В Болгарии есть крепость Доростоль,

Укрылись в нём разбитые болгары.

Там хворый царь устроил свой престол,

Все собрались и старый кто, и малый.

 

Свидетельствует летопись тех лет,

Что было там великое сиденье,

Пока не миновали сотни бед,

Не кончилось соседей нападенье.

 

Болгарский царь в убежище своём

Лежал парализованный в постеле:

«Не дело это, поклянусь Христом, —

Славяне на славян поналетели.

 

Такие не прощаются грехи.

Кощунство это — если брат на брата.

Грехи лишь внешне кажутся легки,

А так за них — великая расплата».

 

И то ли по молениям Петра,

А с ними по велению Христову,

Промчался Ярослав лучом утра

И в дальний Киев закатился снова.

 

Но там недолго витязь ночевал,

Опять настало солнечное утро,

И вновь заполонил днепровский вал

Дунайский стрежень яростно и смутно.

 

И восемьдесят крупных городов,

Посёлков и селений не считая,

Спалил наш ясный сокол до основ,

Языческую мощь преумножая.

 

Но этот дерзкопамятный поход

Закончился, на Русь не оступая,

Тем горюшком, с которым не на год

Своей столицей князь, границ не зная,

Переяславец выбрал на Дунае.

 

Что Киев! — славный воин порешил.

Построенная новая столица

Скопленьем будет животворных сил,

И мир в столицу эту устремится.

 

Ах, знать бы, драгоценный князь, тебе,

Что этот городец Переяславец

Сыграет злую роль в твоей судьбе

В виликой череде хвалы и здравиц!..

 

24.08.16 г.,

блж. Лаврентия, Христа ради юродивого