Богомол – священное животное у многих народов: в Северной Африке, в Японии, во многих странах Европы… Вполне объяснимо: он ярок, своеобразен, по-своему красив.

У меня к богомолу тоже особенное, почти мистическое отношение. Может, я был в прежней жизни богомолом? Или ещё буду…

Но скорее всего, вот почему…

 

Когда мне было 12 лет, мы всей семьей были в гостях в небольшом южном городке. Там не было моря, зато была степь во всей красе, а в ней огромное количество бабочек, кузнечиков, пауков, мух и прочей живности. Мы с младшим братом охотились на эту фауну, изучали ее, пытались как-то коллекционировать. Был у нас любимчик – богомольчик по имени Кузя.

Поймали мы его не в степи, а прямо во дворе, на ореховом дереве. Он был маленький, шустрый и кусачий. Мы посадили его в 3-хлитровую банку и наблюдали, как виртуозно он расправляется с любой добычей, которую мы ему усердно поставляли. Это была идеальная охота. Медленно, едва заметно он приближался к жертве, чуть покачиваясь на 4-х длинных ногах, или ждал, пока она сама не окажется в пределах досягаемости. Когда это происходило, он делал молниеносное движение, и охота была закончена – жертва была зажата передними лапками намертво. Они складывались, протыкая жертву шипами-кинжалами, которые входили в отверстия напротив, и вырваться из этого ужасного захвата было невозможно. Мы видели этот феноменальный бросок много раз, и ни разу не заметили фазы движения. Вот богомол прицеливается, а вот уже противник дергается в его железных объятьях. За скоростью его броска глаз не успевал. Трапеза начиналась тут же: хладнокровно и невозмутимо Кузя вгрызался в еще живую жертву, и вскоре от нее оставались только крылышки, лапки или кусочки несъедобного хитинового покрова. А богомол замирал где-нибудь на верхней веточке, похожий на зеленый сучок.

Скоро выяснилось, что это еще не взрослый богомол, а только личинка.

Однажды он повис вниз головой и замер, не реагируя на самых жирных мух.

Через несколько дней утром мы увидели его живого, но более яркого и красивого, а внизу лежала пустая шкурка, из которой он вылез. Так происходило три раза, с каждым разом он становился все больше и красивее. После последней линьки он обзавёлся желтыми крыльями, это означало, как мы вычитали, что он стал взрослым. Кузя возмужал и ел уже гораздо больше. Кого мы только к нему не кидали – пауков, кузнечиков, бабочек, пчел – расправлялся он со всеми шутя. Нечего и говорить, что мы с братом изощрялись, придумывая соперников нашему любимцу, и было в этом что-то кровожадное, гладиаторское. Мне даже немного стыдно этого сейчас. Однажды мы переборщили – бросили в банку огромного шмеля, раза в два больше Кузи. Кузя не подкачал. Битва была нешуточная, но шмель был схвачен и съеден. Однако он, по-видимому, успел ужалить богомола, потому что одна передняя лапка у него почернела и перестала действовать. Это ничуть не помешало Кузе охотиться так же совершенно, но мы уже больше не экспериментировали.

 

Кузю мы забрали с собой и привезли в Москву в той же банке. Он стал нашим домашним животным. Мы ловили ему мух, иногда выпускали гулять по комнате, несмотря на то, что загнать его обратно было нелегко.

Он отчаянно царапался, кусался и однажды прокусил мне кожу на запястье до крови. Этого я даже своему щенку-овчаренку не позволял. Но, как я уже сказал, Кузя был любимец.

Однажды папа сослепу перепутал банки. Ему нужно было перелить только что перегнанный самогон, и он вылил его в банку с Кузей. К счастью, это произошло на наших глазах. Крик наш слышали даже соседи, которые подумали, что у нас в доме произошло зверское убийство. Кузя был спасен, но какое-то время он был натурально пьян. Это надо было видеть – пьяный в стельку богомол! Куда делась его степенность, выдержка, хладнокровие! Он летал какими-то восьмерками, кидался на любого, кто к нему подходил, вертелся и подпрыгивал... Казалось, ему очень хочется запеть, но не дал Бог голоса богомолам. Зато он громко трещал крыльями, и вообще, судя по всему, ему было весело…

 

В ноябре мухи кончились. В школе мы переловили всех, даже самых полудохлых. Пробовали давать Кузе тараканов – не прокатило, он к ним не снизошел. Тараканам повезло, Кузе нет. На семейном совете решено было сделать Кузю экспонатом коллекции. То есть умертвить, засушить и повесить под стекло. Это было трудное решение, но выхода не было. Жизненный цикл его в любом случае подошел к концу. Он и так длился гораздо дольше, чем в природе.

Если бы вы знали, как мне было жалко протыкать его энтомологической булавкой! Кажется, я плакал… А звук его ножек, царапающих подставку, на которой он был пришпилен (он долго умирал – несколько дней!), до сих пор царапает мне сердце…

 

Засушенного Кузю я убрал с глаз долой в антресоль, где его года через два съела моль. Выбрасывая труху, оставшуюся после него, я еще раз вспомнил его короткую жизнь и подумал: а правильно ли мы сделали, взяв его с собой? И так как был уже взрослее, пришел к выводу, что мы совершили почти преступление. Может, за это я и в рай не попаду.

И поделом…