Сны о Хасане. Предисловие автора.
Предисловие автора
Три обстоятельства поспособствовали тому, что настоящее повествование родилось на свет.
Во-первых – это бурное развитие науки и техники в Советском союзе в конце тридцатых годов двадцатого столетия. О серьёзных достижениях предвоенных учёных во многих таких прорывных направлениях, как, например, ракетостроение, широкой публике стало известно значительно позже, в середине пятидесятых. Но опытные образцы Катюш именно тогда уже превращали в пепел скудную растительность степных полигонов. Новые танки, огнемёты, истребители и бомбардировщики заходили в серийное производство. Только война тогда помешала создать лазер. Принципиальная возможность разработки этого прибора (и нового, лучевого, оружия на его основе, конечно же) была показана нашими учёными в предвоенные годы.
Созданный в одной из шарашек (тех, кто не знает, что такое шарашка, отправляю к произведениям Александра Исаевича Солженицына, лучше него об этом явлении не поведал миру никто) сонограф был засекречен семьдесят лет назад!
Лазерам, можно сказать, повезло, их, по второму разу, изобрели. На этот раз – американцы. Чтобы не потерять приоритет в этой области, что с нами, кстати, не однажды уже бывало ранее, наши лазерщики были срочно «отпущены на свободу». Слава богу – в переносном смысле, то есть рассекречены. Шарашек-то уже в то время не было. Но, повторюсь, работы в лазерном направлении оставались засекреченными до тех пор, пока не появились публикации американских учёных.
Сонографу, увы, повезло значительно меньше, он оставался невостребованным до самого последнего времени. Американцы подвели, не додумались за столько лет до такого прибора!
Во-вторых, изобретённое, на этот раз украинскими учёными, несколько лет назад сновидение хотя и не получило пока столь широкого распространения, как, скажем, фотография, видеосъемка, те же лазеры, но оно сразу же пришлось по душе людям творческих профессий. Писатели, композиторы, художники уже обзавелись сновизорами и создают собственные сонотеки, широко используемые ими при написании произведений.
Сновидение «выпустило на волю» узника секретных архивов – сонограф. «Недоделанный» секретный прибор был, наконец-то, рассекречен.
Как и в случае с лазером, в тридцать девятом году была показана «принципиальная возможность», возможность записи человеческих снов. Как теперь стало известно из рассекреченных архивных материалов, были сделаны записи снов нескольких десятков узников застенков НКВД. Но сонограф – это ещё не сновизор. Записать-то записали, а вот просмотреть… Как и во многих других случаях война и наше извечное разгильдяйство помешали довести дело до ума.
Современным инженерам, на счастье, не составило большого труда сконструировать адаптер, позволивший воспроизвести записи, сделанные на сонографе, при помощи современного сновизора.
И, наконец, в-третьих: мне всю жизнь снятся одни и те же сны. Мне снятся сны о Хасане! Я десять лет прожил в Посьете, четыре года – во Владивостоке. Не раз бывал на Хасане…
Именно поэтому, когда мне стало известно о «хасанских» снах Штерна и Терёшкина, я забыл обо всём на свете и два года своей жизни посвятил познанию того, что для меня было самой большой тайной моей жизни. Как же оно всё там происходило, на Хасане?
Мне удалось просмотреть сны Штерна, записанные в те часы, когда после долгих допросов с пристрастием он отключался в своей одиночке. Я думаю, в те минуты легендарному командарму снилось всё самое дорогое из того, что этому предшественнику команданте Че Гевары (самого «раскрученного» на сегодняшний день революционера, соратника Фиделя Кастро) пришлось пережить за его не слишком длинную, но бурную, жизнь.
По иронии судьбы биография Григория Михайловича Штерна оказалась на долгие годы тоже засекреченной, наравне с открытиями и изобретениями засекреченных Королёвых, Харитонов, Басовых и Прохоровых.
В застенках ему снилось детство, проведённое в небольшом украинском городке Смела (в настоящее время – районный центр Черкасской области). Юношеские гимназистские проделки. Конные походы времён гражданской войны. Курсантские счастливые годы в белокаменной столице. Испания. Халхин-Гол.
Сны о Хасане, как я их условно, для себя стал называть, дальневосточные сны, составили чуть ли не половину его сонотеки. Как и во всяких снах, здесь причудливо переплетаются люди и события из разных времён, ландшафты и интерьеры разных уголков Союза, Испании и Монголии.
Автору, может быть, не во всех случаях удалось с полной достоверностью идентифицировать все эти пейзажи, обстановку помещений, «задействованных» во снах, отдельных персонажей, предстающих перед взором человека, погружённого в гущу событий далёких тех лет.
Автор, тем не менее, берёт на себя смелость утверждать, что события, происходившие в Приморье, а, в особенности, во Владивостоке, в Посьете и на Хасане, в родных и дорогих мне местах, не могут быть отнесены к каким-либо другим географическим точкам.
В равной степени и все «дорожные» сны, вне всякого сомнения, относятся к одиннадцатидневному путешествию нашего главного героя к месту нового назначения. Нам, во всяком случае, не известны другие поездки Штерна инкогнито на поезде Москва-Хабаровск.
Кроме снов Григория Штерна в сонотеке ГБ-шного архива, среди множества других экспериментальных записей, оказались и сны, одного из немногих оставшихся в живых, непосредственного участника хасанских боёв, героя-пограничника Петра Фёдоровича Терёшкина. О нём мне известно, что после хасанских событий он, вместе с группой других выживших бойцов, был отправлен в Москву на учёбу. В Москве Терёшкин окончил Высшую партийную школу, а затем и Военную академию имени М.В. Фрунзе. В дальнейшем он прошёл долгий и трудный путь по дорогам Великой отечественной войны, дослужился до звания полковника и преподавал, кажется, в пограничном училище.
Некоторые детали снов Петра Терёшкина удалось идентифицировать благодаря дошедшим до нас его воспоминаниям.
Каким образом сны лейтенанта Терёшкина попали в сонотеку, мне не известно. Можно предположить два варианта. Или он участвовал в экспериментальной отработке сонографа, будучи курсантом, а пограничные войска входили тогда в состав НКВД, и это вполне вероятно. Или, что тоже не менее вероятно, он, как и Штерн, участвовал в этих экспериментах вовсе не добровольно…
Сны иногда дополняют, а иногда и противоречат один другому. Нередко мне приходилось прибегать к своеобразной компиляции из нескольких снов, воссоздающих одно какое-то событие.
В отличие от снов двух непосредственных участников хасанских событий, сны автора не могут считаться подлинными историческими документами. Они записаны по памяти, и не зафиксированы на сонографе или сновизоре. И даже если расшифровка сна ложилась на бумагу по горячим следам, утром следующего же дня, искажения неизбежны. В этом может убедиться каждый, попытавшись пересказать вчерашний сон. Это – своего рода реконструкции снов, по большей части, а не подлинные сны. Невозможно ведь заказать самому себе тему сна. В равной мере невозможно записывать все подряд сны, а потом выбирать нужные. В тех нескольких случаях, когда я попытался записать свои сны на сновизоре, снилось всё, что угодно, но только не Хасан.
Не скрою, мне очень хотелось бы увидеть сны полковника Кузьмы Евдокимовича Гребенника, начальника Посьетского пограничного отряда. Он все эти месяцы, все эти дни, все эти часы, минуты и секунды был в самом центре событий, ставших предметом нашего повествования. Тот факт, что его снов нет в фонотеке, всё-таки обнадёживает. Хочется верить, что жизненные невзгоды обошли стороной этого мужественного, решительного и мудрого человека. Известно, что он прошёл всю войну, стал Героем Советского союза. В ноябре 1947 года генерал Гребенник выступал в Токио свидетелем обвинения на процессе, где судили главных японских военных преступников. На этом же процессе, кстати, были допрошены командир полка подполковник Пётр Фёдорович Терёшкин, начальник отдела боевой подготовки Пограничных войск СССР Иван Давыдович Чернопятко и его заместитель Гильфан Абубекерович Батаршин.
Для удобства восприятия данной книги, для того чтобы не нарушать целостности развития сюжета, некоторые сны (исключительно сны автора) выпадают из хронологической последовательности, принятой автором за основу подачи материала.
Автор далёк от мысли выдать настоящее повествование за некий научный труд. У меня нет таких амбиций. Я хотел лишь (и не мне судить о том, как это у меня получилось) из мозаики попавших в мои руки записей воспроизвести более или менее целостную картину событий. Событий, которые, как я уже упоминал, всю сознательную жизнь будоражили мою душу.
Именно по этой причине вы не найдёте в книге обязательных атрибутов любого научного труда: отсылок к номерам единиц архивного хранения, дат записи снов, фамилий операторов, производивших записи, продолжительность каждой записи и т. п.
Мой труд предназначен для так называемого «широкого читателя», не желающего, по большей части, забивать себе голову подобными вещами.
Исключение составляют только даты происходящего во снах.
Чтобы не утомлять читателя, я не буду в каждом случае объяснять, каким образом эти даты установлены, какой инструментарий при этом использовался. Скажу только, что этот процесс очень похож на процесс установления даты написания стихотворения тем или иным поэтом, ушедшим от нас.
Каждый сон предваряет упомянутая дата и фамилия сноавтора (термин придуман не мною, так они именуются на заголовках архивных папок).
Фантазии сноавторов нередко создают образы, причудливо сочетающие в себе отдельные черты нескольких реальных исторических лиц, характеров, событий. Автор взял на себя ответственность трактовки таких снов.
Ещё один нюанс: сны – это не свидетельские показания под присягой, которые можно «пришить к делу». Нам снится не только то, что происходило когда-то с нами, но очень часто и то, что мы где-то видели или слышали, или, о чём мечтали. Доказательство тому – всем нам (думаю, что всем) снились полёты. Взмахнул руками, и… Не важно, чуть выше забора или под облака.
Все необходимые авторские комментарии и отсылки по ходу дела даются непосредственно в тексте в квадратных скобках, курсивом.
Не будем забывать этическую сторону вопроса – фактически несанкционированный просмотр чужих снов. Сны – это даже не интимные письма, это – нечто гораздо большее…
Если я невольно перешёл здесь некую невидимую грань – читатель мне судья. Ну, и моя совесть.
