Шкодина Татьяна

Печальная дата... Сегодня день рождения Поэта, друга - Евгения Тищенко. Вот уже 15 лет он не становится старше, навсегда оставшись для всех таким, каким его запомнили. Хочу сегодня опубликовать статью о нём, которую написала Любовь Сирота-Дмитрова:

 

Вот уже пять с лишним лет, как Жени нет. Формула «незаменимых людей нет» цинична и нелепа. Напротив – нет заменимых. Незаменим каждый. Но особенно – когда ушедший ярок и уникален: тогда образовавшаяся с его уходом «черная дыра» заметна не только в жизни его близких.

 

«Я вплетен в узлы судЕб. Страшно шевелиться…» – написала когда-то в юности поэт (не люблю слова поэтесса) Олеся Николаева. Евгений Тищенко был «вплетен» во столько различных «узлов», что после его ухода ткань, любовно сплетенная им, стала просто расползаться. Фактически прекратила существование Творческая лига Кубани – Женино детище. То есть мы продолжаем писать – каждый сам по себе – и радоваться друг другу при встрече, но единого организма, который звался Лигой, больше не существует. Связь распалась. И всё-таки – всё-таки скорбь о Лиге не сильнее скорби о самом Жене. Таких больше нет. Он был единственным.

 

Женя долго не хотел вступать в Союз писателей, отмахивался от предложений, предпочитал быть «поэтом, который сам по себе». Потом всё-таки дал себя уговорить – только потому, что надеялся: статус члена Союза поможет ему достучаться до чиновников, способных как-то помочь его самозабвенной общественной работе. О личных «дивидендах» он не думал – только о своей возлюбленной Поэзии…

 

Желание – или потребность – писать стихи свойственны тысячам. Но далеко не часто случается, что поэзия для человека перестаёт быть просто видом приятного досуга и средством самовыражения – а становится поистине жизнью и судьбой, да простится мне пафос этих слов. Евгений Тищенко – это тот нечастый случай, когда понятия «поэт» и «человек» неразъёмны и почти тождественны. И проявления этого «слияния» были необычайно многообразными – от собственно творчества до граничащей с подвижничеством деятельности на ниве кубанской поэзии. Создание Лиги, организация творческих встреч, вечеров, фестивалей – это далеко не все, что сделано поэтом. Женя вел огромную, неоценимую и совершенно бескорыстную работу. Он ездил по городу и краю – за свой счет! – налаживал творческие связи, выискивал в «глубинке» талантливых людей, вводил их в Лигу – и опекал, помогал, пытался добиться публикаций, старался, чтобы на местах, на родине, их заметили и помогли им.

 

В работе Союза российских писателей Женя тоже участвовал – даже еще не будучи его членом. Мне посчастливилось несколько раз вместе с ним руководить поэтическими секциями на молодежных литературных семинарах. Истинным удовольствием было смотреть и слушать, как Женя ведет семинары. Его критика могла быть едкой, остроумной, пронзительной – но он всегда был точен, справедлив, доброжелателен и изумительно интеллигентен. Он щадил самолюбие новичков – но при этом не терпел цинизма и пошлости…

 

И, конечно, он писал стихи – писал запоем, действительно жил поэзией. Он писал в традиционной манере, его лирика классична, даже порою изысканна – но это не кокетливый эстетизм, а впитанная душой и речью культура языка плюс чувство прекрасного, развитое литературным образованием и богатым знанием российской поэзии. «Минорный лирик» – так оценивал он основное свое «амплуа». Однако, говоря о лирике, совершенно невозможно не упомянуть о других, наверно, не менее любимых поэтом жанрах: иронике и пародиях. Жанры это сверхтрудные, не многим поэтам «дающиеся в руки» – но ещё реже поэтам удаётся сочетать служение лирической музе – и дар юмориста. Евгению Тищенко – удалось.

 

Для всех нас – тех, кого свела судьба с Евгением: друзей, коллег, «лиговцев», творческой молодежи – общение с Женей было значимым куском жизни, а Женин уход – печальная веха в их собственном пути. Но и для тех, кто познакомится с его стихами уже после его жизни, это будет прикосновением к истинной поэзии. Открытие Поэта – и, может быть, открытие себя самого…

 

Любовь Сирота-Дмитрова.

 

И стихи Евгения Тищенко (я уже публиковала эту подборку, но захотелось повторить именно выбранные тогда стихи):

 

Прелюдия зимы

 

Как медленно...

Как медленно, Господи!..

Как медленно, Господи, начинается эта зима!

Листья снега стекают

сквозь неба пустые глазницы.

И проступит на сердце

отпечаток клейма:

жажды плакать и петь,

и душой к тишине причаститься.

Даль остывает.

Да что там – остыла уже!

В сердце сквозняк

одичавшего разом норд-оста.

Губы акаций

дрожат у небес в витраже –

как же им вышептать то,

что казалось бы просто?

Это – прощанье.

Скорее, музыки хорал.

Бредят глаза тишиной

как чернила густые

здесь, где ладошками чуткими

слух собирал

звуков каменья,

округлости и запятые.

Сложишь в ларец

мирозданья живые куски,

что окружен

капилляров непрочною сетью...

Бог октября,

самодержец российский тоски,

нас повстречает

на ветхих задворках столетья.

Губы его шевелятся,

но не говорят,

ноги босы,

одеянье убого и ветхо.

Белые ангелы

в небе озябшем парят

и отпускают в полет

лебединые планеры снега.

Что же мы?..

Что же мы, Господи?..

Что же мы, Господи, надо ж куда-то идти!

Там, за спиною, страна,

что ветрами отпета.

Где бы вот только

душе серебра наскрести,

чтоб проскользнуть в небеса

через щель турникета?

25 сентября 2000

 

Так много прожито

 

Так много прожито…

Так мало

судьбой даровано душе…

На небе – птиц инициалы

и туч размытое клише.

 

Вдохнешь отчизны горький воздух:

он пахнет кровью и вином.

И листьев оклик или возглас

в пространстве кружится хмельном.

 

Домов замызганные соты

не могут сердца мне согреть.

С витрин облезла позолота

и в листьях проступает медь.

 

Глядишь безмолвно и незряче

на крон багряные дымы,

в копилке сердца глубже пряча

предощущение зимы.

 

Под ветром ёжится дорога,

ко мне лежащая спиной…

Всё меньше родины,

но Бога

всё больше в небе надо мной.

 

4 сентября 2002

 

Предстаю перед миром...

 

 

Предстаю перед миром в исподнем:

не хитрю, не злословлю, не лгу.

Трепещу перед чудом Господним,

но поверить в него не могу.

 

Впрочем, я, как известно, не первый

терпким ядом сомнений казнюсь.

Усомнился же как-то Коперник,

что ж такого, что я усомнюсь?

 

Слишком многое сердцу неясно,

слишком много неясно уму:

все ли Божье должно быть прекрасно

или дней не хватило ему?

 

Что ж мы тянем к небесному шеи,

исступленные шепчем псалмы,

что же мир так уж несовершенен,

что же в нем так обижены мы?

 

Если есть Ты, то как же я спрячусь:

снизойди, посмотри, удиви.

Сколько лет я на свете корячусь,

не дождавшись от неба любви.

 

Сколько лет я слагаю хоралы

прозе жизни, земле, небесам,

и стихи мои кожу сдирали,

пробираясь по будней лесам.

 

Жизнь я втискивал в несколько строчек,

жизнь кричала, хрипела, рвалась...

Что ж ты, Господи!

Хоть бы звоночек!

Как душа бы отозвалась!

 

О, каким бы возвышенным слогом

я воспел бы небесную суть!

Дай единожды хоть бы немного

нам небесного сердцем вдохнуть!

 

31 мая, 1 июня 2000

 

Ощущение осени.

Неба туманен хрусталик.

В желтом парке играет кленовый оркестр духовой.

Паучки-астронавты сегодня над нами летали,

серебристою нитью скрепляя простор мировой.

 

Ощущение зыбкости, зябкости – словно предзимок,

что ударил по клумбе в лимонном огне георгин.

И бредешь по земле отщепенцем, каликой, разиней,

ощущение горечи сердцем впитавши нагим.

 

Над тобою звучат воробьев и синичек клавиры.

Кислород – как бальзам: хочешь – пей, или просто дыши…

Ощущенье родства, единения с небом и миром,

наполняют словами пчелиные соты души.

 

20 октября 2001