Пономарёва Марина

Видео из моей поездки в формате проекта "Дорога Фёдора Басманова". Закат на Плещеевом озере, в Переславле-Залесском. Городская набережная, рядом с храмом Сорока Севастийских мучеников...

 

 

Отрывок из новеллы "Разговор с бояриным"

 

"...Как только я выхожу из поезда, меня обволакивает жарким воздухом.. Точно попадаю в крепкие объятия, давно поджидающего меня близкого человека. Кто-то невидимый целует в висок, оставляя тонкий аромат луговых цветов и сирени.

 

В прошлый раз пахло последней осенней травой, разморенной на солнце.

 

- Вернулась? - спросил город - Я знал. Никуда не денешься.

 

- По берегам Плещеева и на Александровой горе растёт приворотная трава?

- Приворотная? - Переславль звонко смеётся - А что... За столько веков не набаловалась ещё приворотным-то? Ещё хочешь, касатка?

 

- Я не про себя. Мне кажется, ты сам ей ловко пользуешься.

 

Смеётся ещё звонче, хотя и не сердито. Несносно, дерзко, так, что зубы сводит. Шуршит сафьяновым подолом. Небрежно и горделиво, с чувством собственного превосходства, отмахивается от моей глупости. Мол, "мне без надобности, я и так хорош". Где махнул - белые лепестки вишнёвого и яблочного цвета стекают в синюю воду, точно жемчужная серьга в ладони, прикасающиеся к скулам и щекам любимого.

 

- Глядите-ка! Волосы длиннее стали... Косы отращиваешь? И русого что-то на макушке многовато...Ах, не иначе обманка слезает! Не держится, да?

 

Хохочет, словно хулиган, за ту самую косицу дёрнувший.

 

- Ты - город. Но ведёшь себя как мужик. Молодой, капризный мужик. Ты ведёшь себя, как мой прадед, который не спрашивая, кинул прабабку на коня. Ты ведешь себя как...

- А ей понравилось? - в голосе живое ребячье любопытство.

- Да. Они прожили вместе шестьдесят лет.

- Добро. Я и есть мужик. Ты ещё не поняла? - жесткая усмешка. Я успеваю лишь зажмуриться, меня засыпает вишнёво-яблочной пеной, к ногам подступает плещеевская волна...

 

Всё я давно поняла.

Знаю, добрый лишь для тех, для кого сам выберет. На поясе - ножны, да не одни. Коль засадит под лопатку, мало не покажется. Лик - фресочный. Да в глазах - века, во взгляде - древность тёмная и мощь.

На озере - топит лодки, морочит рыбаков, дурит монахов, пытающихся утащить Синь-камень. Сила в плечах, в руках города - неумеренная. Кого захочет - пугает чертовщиной. Взбирается на Александрову гору, оттуда взглядом волнует озеро...Того и гляди выйдет из берегов.

 

Кто-то незнакомый кричит сзади:

- Девушка! Вы платок потеряли....

 

Завязанный на три узла. Я уже давно не спрашиваю "как?". В каждом городе - по платку.

В пятнадцать лет я сделала этот жест своей женской подписью. Роняю платки перед тем, кто понравился. Сперва поднимают - потом жалуются. При-во-ро-жи-ла. Но в каждом городе...

Самый первый, над с небольшим, потеряла в подвалах Александровской слободы. И ведь хватило всё той же женской глупости попросить того, кто его забрал, присниться на Крещение. И ведь хватило ему наглости присниться...

 

- А что, не любо?

- Почему, когда я разговариваю с тобой, мне кажется, что...с ним?

 

Закат над Плещеевым озером точно румяные щеки. Залесский не унимается. Самодовольный, окутанный дымком цветения, поднимает длинные девичьи ресницы, выпуская озерный голубой отсвет. Заботливым дуновением греет воду в озере там, где я зашла в озеро....Не чувствую холода.

Стан тонкий и гибкий, рукава золоченого охабня, похожие на птичья крылья, покачиваются на ветру.

 

- Это единственная тайна из всех, что я тебе показал, на которую ты хочешь знать ответ?

- Нет. У меня слишком много к тебе вопросов. Так много, что проще не начинать спрашивать. Боюсь не то спросить, главное упустить, с носом остаться.

 

- Не спрашивай. Всё одно, ещё не время. А врать тебе я не хочу.

 

...Сумерки над Переславлем.

 

Я спешу в гостиницу на Кардовского, но по дороге я забываю, куда я спешу.

Останавливаюсь, запрокидываю голову. Всё как и прежде. Это единственный город, где всегда кажется, что кто-то идёт за тобой, но от этого не страшно.

В прошлый раз шуршали сухие сентябрьские листья, присыпанные золотой пылью. Нынче волны травы наплывают друг на друга, разбрызгивая медовые капли.

 

Небо - замкнуто. Оно бесконечно и в тоже время замкнуто над моей головой, замкнуто во мне.

В тишине я слышу лишь хруст песка под ногами.

 

Впереди меня сумерки в развивающемся одеянии чернеца. Не касаясь ступнями земли, сумерки ступают по городским валам...

 

Я точно знаю, что как только поднимусь на холм возле Горицкого и увижу купола Данилова, душа захочет нырнуть под платок, опустить взгляд, чтобы вспомнить что-то своё. Вспомнить, куда она спешила этими тропами раньше.

 

Молодая луна выскочила невесть откуда пружинисто, описала дугу над куполами Никольского монастыря.

 

Город, очередной раз сдергивает с меня платок, шепчет на ухо о разогретых травах Александровой горы. О том, как хорошо лежать на них спиной...

 

- Приходи завтра на Плещеево, на наше место. Я покажу то, что не показал в прошлый раз.

- Наше? Я не помню...

- Вспомнишь. Первый раз вспомнила... Остальное тоже вспомнишь.

 

Отчаянно хватаюсь за соломинку нашей грешной жизни.

 

- Я мамина, папина. Я - донбасская, я - московская.

- А еще, нижегородская, тульская, серпуховская, белозерская, а ещё...Мне продолжать?

- Есть то, чего я не знаю?

- А что ты знаешь вообще? Ты ничего не знаешь.

 

... Я распахиваю окна в номере, смотрю как луна направляется к Феодоровскому монастырю. Невыносимо поют птицы. Переславль сидит на подоконнике, весело насвистывая. Везде, где пройдётся оставляет, будто озерные брызги, лепестки яблоневого цвета...

 

- Ты ничего не знаешь о тех, кто стоял за тобой..."