Елена Наильевна


Памяти И.

 
10 мар 2021
Почему-то, когда хочешь написать про близкого человека, слова застревают в глотке.
 
Была такая замечательная поэтесса, публиковавшая свои стихи под именем Ирина Кузнецова, жившая на Невском проспекте и преподававшая иностранные языки в Санкт-Петербургском государственном университете.
Несколько лет мы были близкими подругами, пока Ирочка не умерла от рака летом 2018-го.
 
Несколько раз за эти годы я порывалась что-то где-то написать в память о ней, но каждый раз мне казалось, что я при этом слишком широко открываю душу.
Мне казалось, что скорбеть нужно молча, чтобы никто об этом не знал.
Что эта публикация в память о ней будет нужна только мне (ей - уже нет), а раз так, то я могу и обойтись.
 
И вот с годами я стала понимать, что обойтись не смогу.
 
Ирочка была каким-то воздушным человеком - тонким во всех смыслах (я звала её Балериной), интеллигентным, чутким, внимательным, вдумчивым. Мы могли с ней сутками строчить километровые письма друг другу, полные философии бытия, рассуждений о поэзии, культуре и наших мужиках (зачёркнуто) прочего интересного.
Мы могли всю ночь бродить по Питеру, прокатиться на катере по ночной Неве, а на след. день пить молочный коктейль на детских качелях во дворе.
Ира старалась меня окультуривать - водить по всяким историческим и культурным достопримечательностям Санкт-Петербурга, причём двигалась она не-человечески легко, будто паря над землёй по-фейски, без устали и всегда с улыбкой. Я же, имея привычку долго ходить, не уставая, рядом с ней ощущала себя какой-то беременной пандой.
 
В её 7-комнатной квартире на Невском, похожей на музей, я плохо спала: белые ночи для меня - не ночи, а как спать, если за окном светло, я не знаю.
Вставала рано утром и топала к ней на кухню, где она элегантно сидела с планшетиком, укрыв ноги пледом.
- Ну чего там новенького? - спрашивала я.
- Ой, ты знаешь, - отвечала она, задумчиво улыбаясь, - мой друг пишет мне, как ему нравятся мои стихи...А мне нравятся его...
- Как романтично, - в шутку ехидничала я, намазывая масло на хлеб.
- Угу...- соглашалась моя Балерина, улыбаясь строчкам в планшете...
 
-----
Больничное утро
Ирина Кузнецова
 
Полшестого утра. В шестиместной палате такая тишь –
Разве это упустишь, когда до утра не спишь:
Контрапункты стонов и всхрапов
В темноте наконец-то сливаются в унисон.
Все ритмичней дыханье палаты, и льётся сон
Легким маревом на пол.
 
Проступает рассвет. Гаснут пятна ночных огней.
Отступает в сиреневый сумрак, в страну теней –
Человечье, подвздошное, хлюпающее, живое.
Затихают шумы и шуршания всех мастей,
И слышнее вращенье невидимых лопастей
Над твоей головою.
 
Отодвинь занавеску – весна набирает ход.
Сладко тянет прохладой, и полон своих забот
Полежаевский парк с заброшенной Дудергофкой.
Две фабричных трубы по привычке слегка чадят,
Подсыхает дорога от утреннего дождя,
И сорока скачет по бровке.
 
Замираешь, и хочется плакать и не дышать –
От восторга, что жизнь эта сказочно хороша –
Задержать бы, повременить…
Просто слушать, как будто не знаешь иных святынь,
Как далекая птица упорно выводит «пинь»,
Словно клювиком точит нить.
 
 
————————————————————————————————————————
Посвящается хирургам Андрею Георгиевичу Рылло и Александру Евгеньевичу Миллеру
(это последний Ирин стих)
 
 
Когда он стоит за моей спиной
Ирина Кузнецова 17
 
Когда уже ничего не ждёшь
И нет от судеб защиты,
Приходят силы решить: ну что ж,
Мы сами не лыком шиты.
 
Век – вывихнут, возраст – неизлечим,
Дела и мечты – пустое...
Но вот одна из моих личин
Делает шаг из строя.
 
И тенью рослой – посторонись,
Когда поведет плечом! –
Суровый воин выходит в жизнь,
В кольчуге, в плаще, с мечом.
 
Он — тот, который придуман мной,
И, в сущности, лишь мираж, но
Когда он стоит за моей спиной,
То мне ничего не страшно.
 
 
 
Бабочка
Ирина Кузнецова 17
 
То, что гусеница называет Концом Света, Учитель называет бабочкой.
Р. Бах
 
Пока в печи закатного огня
Рассыпчатое звездное ризотто
Готовят для небесного стола,
Измученная гусеница дня
Все ближе подползает к горизонту
И падает с наклонного ствола.
 
Застигнут у открытого окна,
Ты думаешь: её не пригласили
На пиршество верховное. Но тут
Рассеянная бабочка-луна
Навстречу остриям крестов и шпилей
Выпархивает прямо в темноту.
 
О, эта череда метаморфоз,
Где вечности ранимые обличья
Рождаются, не ведая забот,
И гусеницам верится всерьёз
В их маленькие смерти гусеничьи,
А бабочкам – в свободу и полёт...
 
На площади притихшей городской
За мотыльком над стриженым газоном
Следит усталый взгляд кариатид.
Уже, пренебрегая суетой,
Сгустилась мгла над Волгой и Гудзоном…
А бабочка летит себе, летит.
 
 
Медь
Ирина Кузнецова 17
 
Табличка "В парк", а парка нет в помине.
Трамвай на перекрестке дребезжит,
И мегаполис множит этажи,
Пытаясь оторваться от равнины.
Всё меньше света дню принадлежит;
Ты в сетке дел, как муха в паутине,
И год к концу, а осень – к середине
Склоняется, меняя падежи:
Сначала лист, потом дожди и крупка,
И взгляду твоему наперерез
Всё падает и падает с небес
Под ноги то, что скользко или хрупко.
Уже пора о чём-нибудь жалеть,
Внимая с меланхолией уместной,
Как сквозняками уличных оркестров
Октябрь из труб вылущивает медь.
 
Когда тебя теряют безвозвратно
Дырявые карманы площадей,
Осмелишься – и сам собой владей
Среди колонн поротных и парадных.
Катись один потёртым пятаком,
Всё тот же дурень круглый, неразменный,
Катись по ободку своей Вселенной,
Минуя люки сточных катакомб.
Раз по ребру прочерчена межа,
Решись пойти с собой на мировую –
Орлом иль ряшкой пасть на мостовую
К подошвам хладнокровных горожан.
 
Не привыкать довольствоваться малым –
Закрыть глаза на невесомый снег
И ощутить бронёй усталых век
Его прикосновение к металлу.
 
 
Бегство из Содома
Ирина Кузнецова 17
 
То-то, шепчут мне, праведник, то-то – семьи оплот...
Можешь в это поверить сам, от жены – не требуй.
Я грехи твои отмолю на века вперед,
Лот, доставшийся мне – для многих завидный жребий.
Потому – откликаюсь добром на любой каприз,
Перед сном омываю ноги твои усталые.
Посадила я сосенку, кедр
и кипарис,
Чтобы тень во дворе, проклюнувшись, разрасталась.
 
 
...Помню лица, разверстые криками, у дверей.
До того, как нас вывели в ночь – за порог с вещами,
Ты готов был толпе подарить
своих дочерей –
Чужеземцев от этой участи защищая.
И когда босиком мы бежали от дома прочь,
Мне послышался зов отца в догоравшем граде.
Оглянулась: он был из тех, кто не выдаст дочь –
Ни за страх, ни за деньги и даже ни Бога ради...
 
 
 
Границы и черты
Ирина Кузнецова 17
 
Перегородок тонкоребрость
Пройду насквозь, пройду, как свет,
Пройду, как образ входит в образ
И как предмет сечет предмет.
Б. Пастернак
 
 
На перекрестках очертаний,
Где неразборчив силуэт,
Похрустывая кромкой граней,
Предмет вонзается в предмет.
 
Рассвет уже ведет атаку,
Ночной рассеивая страх,
На сгустки тающего мрака,
Закоченевшего в углах.
 
Но, с резкостью неимоверной,
Свой путь как будто бы во сне
Диктует линиям неверным
Излом руки на простыне.
 
Ты помнишь, милая, ты помнишь:
Притормозив привычный бег,
Часы под утро бьют наотмашь,
И в форточку влетает снег.
 
Томись до тяжести в затылке –
Разбой минут не удержать,
И роза, спящая в бутылке,
Так нерасчетливо свежа.
 
Но только выправку констебля
Не сохранит цветок до дна:
Изысканно прямого стебля
Черта водой пресечена.
 
А мне, без следствий и полиций,
Лицо хранить бы в лепестках
Твоих ладоней, и границы
Пересекать, пересекать...
 
---
Светлая память.