АСЕЙ

Ох и молодец этот Бендер. Правильно, грабить, так миллионера, стихи тибрить, так сразу у "Нашего всё". Но где, спрашивается, набраться такой харизмы, как у Остапа Ибрагимовича, чтобы эту самую харизму, да и сунуть в пресловутый калашный ряд. Запамятовать, так слегка, и проснуться утром уже с одой Пушкина на устах, или балладой Байрона в голове. Знать не дорос я ни до произведений Пушкина, ни до стихов Байрона, так как умыкнул не пойми что, ни балладу, ни оду, а маленькое четверостишие...

Вот ведь, взял шуточный тон изложения, но явно не выдержу его до конца повествования, так что отброшу шутки в сторону. Ведь, вроде бы и пустяковый, ничем не примечательный случай заимствования я привёл, над которым можно и посмеяться. Но для меня-то, это вполне полноценный, зафиксированный случай криптомнезии, который произошёл именно со мной, и "пудрил мне мозги" довольно-таки продолжительное время. В общем, отнесусь к рассказу об этом событии с должным уважением, дабы ненароком не вызвать на себя гнев других форм парамнезии. Короче, изложу всё просто и по-порядку.

Стихи я начал писать за год-полтора до окончания школы. До этого мне больше нравилось читать книги, или бездумно бегать по улицам с открытым ртом и выпученными глазами. Это я громко, конечно, заявил: "Писать стихи!" - рифмовать, просто рифмовать. Круто же было заявить самому себе - "О, и я так могу". К тому же, было весело поддеть кого-нибудь из одноклассников, какой-нибудь корявой эпиграммой. Делая первые наброски в стихах, выуживая из памяти некие образы, подыскивая рифмы, которые должны были затмить классические: "Светка-пипетка" и "палка-галка", я ненароком выудил из памяти и некое четверостишие. Покрутив его в голове, подумал, что, наверное, слышал его где-то, или читал в какой-нибудь хрестоматии, а не сам до него додумался: "Его, пожалуй, какой-нибудь Тютчев, или Фет написал, а может даже Плещеев". Четверостишие было мной тут же, прочно забыто, как впрочем, вскорости и ранние попытки рифмоплётства. Но, как оказалось, совсем не навсегда, так как сам процесс сочинительства - витания в облаках, мне нравился, и только различные жизненные перипетии прочно и подолгу удерживали меня на земле.

Прошёл ещё добрый десяток лет, когда я, по какому-то случаю, вновь выудил этот стих из памяти. Точнее, не смог выудить полностью, пришлось восстанавливать на бумаге. Я даже подосадовал на себя, что не записал его ранее. Теперь же, записав, был почти уверен, что являюсь автором сего творения. "Что ж, - говорил я сам себе, глядя на запись, - разве ж я, не мог сочинить что-то подобное?" Вот такие строки извлёк я из глубин подсознания, и очевидно, когда-то, в детстве, поразившие меня :

 

Жалко леса на глупые книги,

Жалко ткани на бравые стяги.

Жалко лодок для бурных морей.

Жалко слёз для плохих людей.

 

(Перед эрудитами и полиглотами сразу узнавшим автора этого слегка изменённого стихотворения, снимаю шляпу, для остальных же продолжу).

Наступил век интернета. Появился соблазн выложить свои стихотворные потуги на обозрение, заявить о том, что и я ведь тоже "дышал и пел" всё это время. Разбирая черновики, опять натыкаюсь на это четверостишие. Дабы развеять последние сомнения в авторстве, пытаюсь найти автора во Всемирной паутине. У меня ничего не выходит. Но, четверостишие продолжает оставаться в черновиках. То ли художественная ценность его мне показалась сомнительной, то ли сомнения в авторстве у меня ещё оставались, так или иначе, я не выложил его в сеть интернета вместе с другими своими стихотворными первенцами.

 

И вот свершилось. Не так давно я узнал автора этого произведения. Им оказался чешский поэт Витезслав Незвал. Не могу сказать, что никогда не слышал этого имени, но о чешской поэзии имел весьма смутное представление, в том числе и об этом авторе. Стихотворение, которое я умыкнул, называлось "Вздох", и вот как оно звучало в переводе И.Иванова:

 

Жалко леса

на серые книги,

жалко солнца

для высохшей ветки.

Жалко лодок для гиблых морей,

жако слёз для плохих людей.

 

Теперь я мог облегчённо выдохнуть, и просто познакомиться с творчеством Витезслава Незвала, прочитать и другой, более витиеватый перевод Константином Симоновым его стихотворения "Вздох":

 

Жёлтый лист над палаткой моей пролетел,

Жаль всего, что ушло и уходит от нас.

Жаль, что дождь и что осенью жизнь без прикрас.

Жаль тех книг - я прочесть их когда-то хотел,

Жаль тех синих, теперь уже выцветших, глаз.

 

А так же почитать другие его стихи. Например, такое, как "Прощай" в переводе того же Константина Симонова:

 

Прощай

С богом! Прощай! Как ни странно, мы оба не плачем.

Да, все было прекрасно! И больше об этом ни слова.

С богом! И если мы даже свиданье назначим,

Мы придем не для нас – для другой и другого.

С богом! Пришла и ушла, как перемена погоды.

Погребального звона не надо – меня уж не раз погребали,

Поцелуй, и платочек, и долгий гудок парохода.

Три-четыре улыбки… И встретимся снова едва ли.

С богом! Без слов – мы и так их сказали с избытком,

О тебе моя память пусть будет простой, как забота,

Как платочек наивной, доверчивой, как открытка,

И немножко поблекшей, как старая позолота.

С богом! И пусть ты не лжешь, что меня полюбила

Больше всех остальных… Все же легче нам будет в разлуке.

Пусть что будет, то будет! Что было, то было…

И тобою, и мной к новым судьбам протянуты руки!

С богом! Ну что ж! В самом деле! Ну да, в самом деле.

Мы не лжем, как врачи у постели смертельно больного.

Разве мы бы прощались, если б встретиться снова хотели?

Ну, и с богом! И с богом!.. И больше об этом ни слова!

 

Вспомнить и стих Иосифа Бродского, посвящённый поэту, который так и называется "Витезслав Незвал":

 

Витезслав Незвал

 

На Карловом мосту ты улыбнешься,

переезжая к жизни еженощно

вагончиками пражского трамвая,

добра не зная, зла не забывая.

 

На Карловом мосту ты снова сходишь

и говоришь себе, что снова хочешь

пойти туда, где город вечерами

тебе в затылок светит фонарями.

 

На Карловом мосту ты снова сходишь,

прохожим в лица пристально посмотришь,

который час кому-нибудь ответишь,

но больше на мосту себя не встретишь.

 

На Карловом мосту себя запомни:

тебя уносят утренние кони.

Скажи себе, что надо возвратиться,

скажи, что уезжаешь за границу.

 

Когда опять на родину вернешься,

плывет по Влтаве желтый пароходик.

На Карловом мосту ты улыбнешься

и крикнешь мне: печаль твоя проходит.

 

Я говорю, а ты меня не слышишь.

Не крикнешь, нет, и слова не напишешь,

ты мертвых глаз теперь не поднимаешь

и мой, живой, язык не понимаешь.

 

На Карловом мосту -- другие лица.

Смотри, как жизнь, что без тебя продлится,

бормочет вновь, спешит за часом час...

Как смерть, что продолжается без нас.

 

29 июня 1961, Якутия

 

В общем, зря я расстраивался. Я стащил стих "у того, у кого надо" стащил. У одного из наиболее ярких представителей чешской поэзии. Кстати, сто двадцать лет со дня рождения, которого отмечалось в прошлом году.

 

_____________________

 

Самое интересное в том, что когда стихотворение "Вздох" обрело авторство и стало с ним неделимым целым в моём восприятии, я сразу вспомнил, где я впервые прочитал его. А может мне просто кажется, что я вспомнил:

Зимний вечер. Я наблюдаю как дед растапливает печь. В валенках, солдатских галифе и защитного цвета рубашке, присел он на корточках возле печи. Заложил в топку щепу, несколько поленьев положил сверху. Подсунул под щепу обрывок газеты. Шершавой ладонью сгрёб какие-то остатки мусора с железного листа перед топкой и тоже бросил их на поленья. Какая-то бумажка выпорхнула из дедова кулака и спланировала в мою сторону. Я подскакиваю беру её чтобы передать деду. Она оказывается листком отрывного календаря. Я люблю читать эти вырванные из календаря листки. Пока дед достаёт спички, я читаю: Витезслав Незвал "Вздох"...