Су Катя

Достаточно давно прочитала где-то в сети о культурном бэкграунде, позволяющем худо-бедно разным поколениям понимать друг друга. У всех же есть цитатник из советских и не очень (или даже совсем не) фильмов с врезавшимися фразами, которые выдают и возраст, и пристрастия?

Но нет, я не буду сегодня о странной смеси накопившегося бэкграунда.

Пока я бегаю от ноутбука к ребенку, с ребенком от горшка к раковине и прочими тропами детских болезней и роста, я думаю о своих ярких впечатлениях, выросших потом, во взрослой жизни, во что-то если не увесистое, то значимое.

Мне очень повезло с детством. К моим услугам всегда была канава с камышами, горки, оставшиеся от силосных ям, склады, в которых можно было прыгнуть из-под крыши в горох, деревенская свалка, пруд, велосипед и леса – прекрасные вятские дремучие леса с их переломанными, как спички, ураганом деревьями. Проходя под обросшими мхом стволами в поисках то ягод, то грибов, я продолжала сочинять увлекательную фантастическую сагу о подростках (а потом и взрослых) в ближнем и дальнем космосе. Там было всё, присущее детям восьмидесятых: космические пираты, бластеры, чтение мыслей, телекинез и прочая детская дружба, замешанная на сидении под большим тополем на крутом берегу реки с байками о Чапаеве. Впрочем, его в наших краях никогда не было, об этом я узнала потом, когда полюбила читать не только приключенческую литературу, но и исторические источники.

Так о чём я? Ах, да. О впечатлениях.

У нас в деревне был прекрасный дом. Псевдопятистенок, составленный бабушкой, как конструктор, из нового сруба и старого дома, с двумя хлевами, с чёртом, жившим между ними, и бабой ягой, дремавшей в более старом и нежилом. У бабушки были свои красные углы, у меня – свои. Первый таился в старой тумбочке под телевизором. Там я нашла свои первые книги: Справочник зоотехника и Словарь ветеринарных заболеваний. Или что-то в этом роде. Думаю, Справочник зоотехника и сейчас где-то жив в мамином доме, уж очень он был удобен в качестве гнёта: толстая тяжелая книга в зелёной обложке без картинок. Я не смогла его прочитать.

Восьмидесятый год, Олимпиада, олимпийский мишка с покусанными ушами (у всех моих любимых игрушек были сожраны уши). Мама уехала в длинную командировку, и я осела у бабушки – не оставлять же меня на два месяца жить в детском саду? Больше недели я там никогда не жила, а тут два месяца! Пока мама каталась по столицам, я сидела в осенней деревне и от нечего делать освоила Азбуку. Азбука была хорошая, почти новая. И была ещё старая Азбука, такая же, но прошедшая через пару-тройку рук. Я помню, я сразу пролистала её практически в конец, я никак не могла понять, почему везде понатыканы в слова эти чёрточки, что они дают?

Когда мама вернулась в ноябре, я довольно бегло читала эту самую Азбуку в последних страницах и сказки Афанасьева, не имевшие ни обложки, ни первых/последних страниц. А что вы хотели? Деревня восьмидесятых, лопухов на весь год не запасёшься. Мама, помню, не сильно удивилась моему умению читать. На следующий год она записала меня в библиотеку, потому что доступные мне три книги я прочитала и вдоль, и поперёк.

Второй священный для меня угол был в клети. Его я нашла, потому что очень боялась крыс, они были большими и чувствовали себя хозяевами в зимнее время года. Я забиралась на большой, обитый железом сундук, чтобы ползти по нему вдоль стены и читать наклеенные на неё вместо обоев страницы журналов. Я очень радовалась, когда статья или рассказ был коротким и помещался на одной странице. В самом тёмном углу я наткнулась на полку с книгами. Их было немного. Несколько штук, но три из них до сих пор со мной. Я иногда думаю, что это была судьбоносная встреча. Сначала я наткнулась в тумбочке на несколько страниц со стихами Жуковского, там была иллюстрация, пугавшая меня больше, чем чёрт между хлевами и баба яга в первом из них. На ней стоял епископ, окруженный множеством крыс, по которым было очевидно, что они собрались не слушать его проповеди, а отобедать. Впрочем, когда я научилась читать, я в этом убедилась. Поэтому я так старалась сесть повыше.

На полке я нашла совсем не подходящую по возрасту дилогию Бориса Порфирьева «Борцы» и «Чемпионы». Я жила с ними в обнимку несколько лет. Перечитывала, перерисовывала картинки. Правда, они определили многое в моей жизни. Любовь к Вятке, моё знание её улиц, мои шатания часами по городу в мой первый курс (я просто садилась в автобус, любой, и ехала, потом выходила и ходила, ходила по этим улицам, от которых потом убежала в другую любовь, в другой город – но это иная история). Эти шатания выросли из «Борцов», мне казалось, я знала город ещё до того, как приехала в него учиться. Конечно, всё было банально – мама ездила в командировки и брала меня с собой, и, пока мы ожидали документы, она таскала меня с собой по самым дальним окраинам. В СССР было незыблемое правило – если хочешь что-то хорошее купить, надо ехать в самые дальние магазины и в самые глухие деревни. Так мы колесили по Кирову, трясясь на задней площадке троллейбуса, пропуская сквозь себя Октябрьский проспект, стекающий к вокзалу из под колёс, ради какой-нибудь нужной вещи.

Из «Чемпионов», книги о войне, любви, спорте и любви к спорту выросли, как ни странно, моя любовь к поэзии и мои стихи. Годам к десяти я переболела Есениным, и мои отношения со стихами почти сошли на нет. А «Чемпионы» в один прекрасный день вызвали во мне охотничий азарт. Я заучила эти восемь строк наизусть. Я рылась в школьной и сельской библиотеке, я читала всё, что было зарифмовано и связано с Ленинградом, я была одержима ими много лет.

Чего мне стоило, попавшей в Ленинград по школьной путёвке, стоять на площади Ломоносова в ожидании (чего? – я так и не знаю), в закрытом Икарусе, под строгим взглядом исторички, и знать, что надо пройти всего-то несколько метров, и вот она – улица зодчего Росси. Мы стояли там минут десять. Этого бы хватило.

Потом, через пятнадцать лет, я буду слать дикие смс подруге, стоя посреди этой короткой улицы с ощущением абсолютного невыносимого счастья. А всё потому, что когда-то маленькая любительница чтения наткнулась в темноте на книгу, в которой прочитала:

Огонек твоей папиросы

то погаснет, то снова горит.

Мы проходим по улице Росси,

Где напрасно горят фонари.

Наша редкая встреча короче

Шага, мига, дыханья, глотка.

Отчего, уважаемый зодчий,

Ваша улица так коротка?

 

(Автор – Елена Рывина)