Андрей Мансветов

Прадед до конца жизни учил детей физике. Много потом, разбирая оставшиеся от него вещи, я узнал-вспомнил. что он еще вырезал по дереву, в переписке с сыном, моим дедом писал длиннющие рифмованные послания (ни у того, ни у другого литературного таланта не было), нашел его демобилизационный листок, датированный двумя месяцами после Курской дуги. Он и на фронт-то попал после долгого хождения по врачам. Брать не хотели, ранение и контузия в двадцатые подорвали здоровье. Зрение. в первую очередь.

В прадеда стреляли кулаки. В какой-то момент исторической истерии восьмидесятых-девяностых, я даже задался вопросом, был ли он хорошим человеком. Ведь кулаки-то были хорошие. А злые большевики, сталинисты-ленинцы... Но это мелькнуло и прошло. Я знаю, что он был хорошим человеком. Что его все еще помнят в школе где он преподавал. Сорок лет его нет уже, а помнят.

А я храню его сидор, с которым прадед, Серафим Павлович, вернулся из госпиталя. После Курской...

Дед помнил Москву мая сорок пятого. Рассказывал про салют. А бабушка, - как семнадцатилетние девочки строили военные железные дороги.

Дед надел погоны и всю жизнь строил. От Порта Ванино до Соликамска. Самоучкой играл на пианино и немного на скрипке.

И это только зёрна. Память цепляет одно к другому. Переданная мне их память. Моя собственная память о других войнах и отдельная о той войне.

И ее, памяти, много, и больше с каждым днем. И в ней находится место искренним, исполненным, простите за штамп, любви и нежности письма домой солдата Вермахта. Я знал его вдову. В ней "Иди и смотри", "Глазами клоуна", "Европейское воспитание", ржавые гильзы на пляже Херсонеса, мой учитель истории Владимир Владимирович Зотов, благодаря которому я научился любить и ценить простые человеческие истории, Кенигсберг, Канта, получил прививку от перестроечного идиотизма. ВВ дошел до Берлина.

А еще моя контуженная голова плохо переносит салюты. Мне никогда не хотелось поднять над головой картинку и влиться в шествие бессмертного полка. и я не знаю, что чувствовать, когда переполненный пьяный трамвай скандирует: "Кто там немцам дал п*зды? Деды наши молодцы!"

Я помню сотни, может быть, тысячи историй. Иногда я думаю, что это моя работа, помнить. Говорить, писать. Главное, помнить.

"Я держу на руках годовалого немца..." - Николай Домовитов

"Снаряд летит с таким гулом..."- Юлия Друнина

"Кого помянуть, сынок? - Двадцать миллионов человек, матушка..." - Михаил Анчаров

"Ах война, что ты что ты сделала..." - Булат Окуджава