Дарья Эр

Джим боролся со сном изо всех сил. Ночь близилась к рассвету, а в это время веки и мысли тяжелее всего. Они тянут тебя к земле. На опушке леса было тихо, слишком тихо для места, в котором обитают сотни живых существ, маленьких и больших. Птицы молчали, четвероногие не шуршали, и даже сверчки издавали только редкие ленивые звуки. Ветра тоже не было. Большое дерево, к которому Джим прислонился спиной, будто застыло во времени. Солнце еще не показалось, но небо уже стало мышиного серого цвета, и из долины медленно пополз туман. Вчера он всё-таки уснул, облажался, но сегодня непременно узнает, кто этот негодяй. Благо, роса холодная, ледяная. Джим собирал ее пальцами с травы и протирал лицо. Он старался всматриваться вдаль, и чтобы не закрывать глаза, и чтобы не пропустить никого.

Время тянулось очень долго. Часов у него не было, и он не знал, за сколько белая рваная стена добралась до его опушки из самой низины. Он только смотрел, как она неизбежно приближалась, похожая на призрачное бесшумное войско, захватывая по пути то куст, то овраг, то забор пастбища, оплетая своими мягкими щупальцами все вокруг. Туман был не сильно густой, но Джим вдруг забеспокоился, что из-за него может не увидеть того, кого поджидал. Он приподнялся и стал всматриваться еще яростнее. Сонная тишина у него в голове постепенно сменялась перезвоном крошечных колокольчиков. Белый цвет уже почти победил все остальные. Тяжестью налилась каждая клетка его тела. Он осел и откинул голову назад. Не спать, не спать. Осталось уже немного. Глаза закрывались сами собой, но Джим был упрямым малым.

Он так пристально глядел на туман, что в итоге ему стала чудиться какая-то белая фигура среди него. Она плыла ему навстречу. Он потер глаза, которые уже болели, но это не помогло. Фигура была похожа на человека, но как бы сотканного из тумана, сгусток пара, образовавшийся внутри белой движущейся силы. Она все приближалась. Это девушка. Нет, это большая птица. Это маленькая ива. Это туман.

Шаги ее были совершенно бесшумны. Хотя ее ноги двигались, казалось, что она плывет по воздуху, и трава, и роса оставались нетронутыми на ее пути. Она зависла над ним. Длинные пряди, до самой земли, такие же зыбкие, как туман, и такие же белые. Они легко коснулись его колена. Он смотрел в ее глаза, которых потом не вспомнит, и лицо ее не вспомнит тоже. Она тоже смотрела на него, молча и неподвижно. Белая невесомая рука потянулась к его лбу. Не медленно и не быстро. Время окончательно остановилось. Кончик пальца был теплым и влажным. Она наклонила голову вбок. Может, изучала его, а может, задумалась. Палец скользнул по переносице, добрался до кончика носа, провел по губам, по подбородку. А потом быстро поднял его голову вверх.

Листья дерева побелели тоже. Как и все вокруг. И небо было белым. И не раздавалось ни единого звука. Он увидел самую верхушку, самую маленькую веточку, за которой уже ничего не было. Он увидел, как эта веточка превратилась в змею, которая свернулась в клубок и превратилась в хлеб, который разломился надвое, и каждая половина превратилась в человека. Он видел себя и своего брата. Они бежали по полю среди колосьев, которые в конце выглядели как мертвые цветы. Они бежали по лесу, где вместо деревьев были суровые люди, они смотрели очень хмуро и почему-то только на брата, а его самого не замечали. Они добежали до реки и поплыли, а вода была темная и горячая, и брат плыл впереди, а Джим за ним, и никак не мог догнать его. Течение подхватило их, понесло быстрее, закрутило, на одну секунду он соприкоснулся с братом, но его тут же отбросило далеко. Далеко и сразу вниз. С обрыва, среди этой густой воды, он падал, но ему не было страшно. Ему было только отчего-то очень тоскливо, и пусто, как если бы в груди у него не было сердца.

А потом наступил полный покой. Он лежал на воде, над ним был сверкающий разноцветными бликами свод пещеры, и вода была уже не горячая, и не холодная, как роса, но теплая, и он совсем не чувствовал ее. Он и не видел ничего, только знал, что есть этот свод, и эти блики, и он в этой воде.

Он думал, что останется здесь навсегда, и что это, в общем-то, не так уж плохо. Он вспомнил о незавершенных делах. Сейчас они казались такими неважными. Он парил на воде этого подземного озера кто его знает, сколько. Часов у него по-прежнему не было. Но вдруг он почувствовал, как со дна к нему тянутся руки, теплые и крепкие, обвивают его, как щупальца тумана обвивали забор, и увлекают за собой. Вода сомкнулась над его лицом. Сначала он испугался, что задохнется, а потом обнаружил, что ему не нужно дышать. А зачем он раньше это делал? Руки все тащили его, сначала его спина коснулась липкого ила, а потом его грубо поволокли куда-то в сторону. Света не было, зрения не было, но темнота сгущалась.

А прямо над ним, в толще воды, зависла эта белая дева. Она вторила его движениям. Она гладила его по лицу, и ее пальцы были теплыми даже под водой. Она вложила палец в его рот и обожгла ему язык. Она обняла его и обожгла ему все тело. Она едва касалась его, но он не мог пошевелиться, словно был связан по рукам и ногам. Она начала крутить его, все быстрее и быстрее, а потом он взлетел. И оказался очень высоко. Он еще очень долго, медленно опускался вниз, раскачиваясь как перо. И видел всю свою деревню, укрытую белой пеленой. Видел свой двор и свой дом. Видел брата, который заходил в сарай и выходил оттуда с топором. А потом приземлился на опушке, у того самого дерева. Туман почти рассеялся, притаившись только по углам. И солнце взошло. Джим поднялся и побрел домой. Ноги были тяжелые. Но учитывая то, что он всю ночь просидел на голой земле, это неудивительно. Знакомые камешки перекатывались под его шагами, знакомый ветерок поцеловал его, когда он повернул за угол. Калитка открылась с хорошо знакомым глухим стоном, и захлопнулась резко, как дверца мышеловки. Свет в окнах не горел. Джим открыл дверь и сказал:

— Привет, брат!