Отец пришел поздно и с порога выбранил мать: не сразу дверь открыла, не так посмотрела, плохо встретила... Известное дело – выпивши! Светка натянула одеяло на голову и даже уши заткнула. Не помогло. Отец развоевался не на шутку, перевернул бочку с водой, устроил в доме настоящий погром, наподдавал матери. Уже через полчаса чуть ли не босиком по снегу орава детишек вместе с мамкой летела к соседям – переночевать. Утром Светка сказала маме: «Нельзя так жить! И не жди меня больше из школы, сдохну, а не вернусь!» Мама тихо заплакала и сквозь слезы попыталась Светку уговорить: «Доченька, да он сегодня уже просохнет, будет виноватый и ласковый. Угомонись…»

Светка и в школе непрерывно про себя повторяла это привязавшееся: «Нельзя так жить!» На то, что она, активистка, и после уроков не спешила домой, никто не обратил внимания, даже уборщицы знали, что у этой выдумщицы всегда куча дел! Как партизанка, она проследила весь путь тети Клавы, и пока та выносила ведра с грязной водой, девочка проскользнула в кабинет физики. Постелила пальтишко у батареи под окном и затихарилась. Вот это было приключение! Сначала за дверью еще слышались шаги, разговоры, бряканье ведер, но скоро все стихло. Одна! По стенам и потолку бегали полосы света от проходящих машин, сверкали колбы в шкафу… Хотелось пить, есть, было жалко маму… Положив руки под голову Светка представила, как папа испугается, будет бегать по городу, искать ее… Вздохнула, вряд ли он способен на такое. Лучше представить, как Серега Исачкин подойдет к ней и скажет: «Светлячок, а давай вместе дернем куда- нибудь в Узбекистан! Там цветет миндаль, дыни растут…»

Проснулась она от звука поворачиваемого ключа и быстро вместе с пальтецом метнулась за шкаф. Физичка разделась, отправилась в учительскую. Светка тут же помчалась в свой класс, чрезвычайно довольная тем, как легко удалась ее проделка. Подруги угостили бутербродом, удивляясь, чего это она с утра такая голодная. Но тайну нельзя было выдавать никому! К вечеру она опять забрала пальто в раздевалке, побежала в пионерскую, якобы рисовать стенгазету. Снова удалось проникнуть в кабинет, приткнуться под знакомую батарею. Однако бдительная тетя Клава на этот раз партизанку заприметила и прямиком отправилась к завучу Антонине-Грозной: «Любимица ваша чего-то затеяла, в кабинете спряталась!» Антонина, привычная ко всему, недоуменно подняла брови, но пошла за Клавой…

Светка сидела голодная, уже не такая воодушевленная своим бунтом, из которого ей не виделось никакого выхода. Когда в классе вспыхнул свет, и учительница в тихом недоумении спросила: «Света, что случилось?» - девочка неожиданно для себя самой разрыдалась. Антонина выставила Клаву, слетала в учительскую, оделась и вместе со Светой отправилась домой. Мужу с порога громко объявила: «А я гостью привела, подавай ужин!» И дальше все было как в сказке! Они втроем ужинали, причем хозяева так шутили, смеялись и поддевали друг друга, что Светка с готовностью заулыбалась… Потом осмотрели библиотеку, листали альбомы, и девочка с гордостью демонстрировала, как хорошо она знает русских художников. Она рассказала Антонине, как мама тайком собирала листочки из отрывного календаря с заметками про художников, наклеивала их в особую тетрадь и подарила ее дочке на день рождения. С тех пор Света собирает не какие-то фантики, а открытки-репродукции! «Вот видишь, Света, какая у тебя чудесная мама, как она тебя любит!» – тихо сказала учительница. И девочка потупила голову.

Спала она на кожаном диване, ей даже дали ночную сорочку, отчего настроение сразу поднялось. Она и впрямь почувствовала себя дорогой гостьей в необыкновенном доме. А снился опять Сергунька, но не в цветущем миндале, а почему-то в океане под парусами! С чего бы так навязался?.. После завтрака в школу шли рядом, на крыльце ненароком разошлись каждая своим путем. Светка в класс прибежала прямо распираемая новыми впечатлениями, которые опять же никому нельзя было поведать! Антонина, грозно хмурясь, позвонила с утра на шахту, после короткого разговора, удовлетворенно положила трубку. Она знала, что делала, не первый день в этом городишке! Уже в пять вечера механик Лысенков топтался у ее кабинета, тиская в руках шапку. Светке донесли, что папка – вызван, подружки допрашивали, «чего она еще такого натворила?!»

Она понурилась, не знала, чего и ожидать. И виноватой себя чувствовала, и на Антонину сердилась: вот, ябеда, жалко ей было что ли…Поди, не пролежала ни места под батареей, ни кожаного дивана! Отца не боялась совсем, он и раньше на нее руки не поднимал – любимица! А теперь она так сердцем на него ожесточилась, что в глазах темнело от злости! Мама все время битая ходит, так жить можно!? А не так – как?.. Не было у Светки ответа.

Лысенков сидел на стуле, Антонина, своим могучим корпусом нависая над механиком, басовито ему выговаривала:

- Ты что, ирод, вытворяешь, до чего девчонку довел, готова под забором замерзнуть, только бы домой не идти!

- Да я разве ее хоть раз…

- Молчи, когда я говорю! Ну не ее! А что, детям маму не жалко, когда ты изо дня в день…

- Да я уж и прощения просил, ну, бывает…

- Молчи! Ты знаешь, какая Света умница, у нас второй такой и в школе нет, всеми верховодит! По всем предметам – лучшая! Талант дочери загубить хочешь!?

- Да у меня их пятеро, всем добра желаю…

- Нет, вы послушайте!.. – гремел бас Антонины-Грозной. О, распекать она умела! Через полчаса Лысенков почти выполз из кабинета, утирая шапкой пот. Увидел в другом конце коридора одиноко сидящую на подоконнике Светку. Подошел к ней, несмело взглянул, не зная, чего еще ожидать в этот немыслимый день. На шахте – попало, жена пригрозила, что вообще вместе со всем выводком уедет к отцу. А тут еще эта бабища-завуч, ей бы вагонетки толкать, а не в школе географию…

- Свет, пойдем домой, мама обещала ватрушки с брусникой испечь,- робко сказал отец.- А в выходной будем снег с крыши чистить, утонула изба-то...

- И ты мне прыгать разрешишь!? - взвизгнула дочка и кинулась отцу на шею. Из всех зимних развлечений она больше всего любила сигать с крыши дома в сугроб! Сразу все горести - из ума вон!

- Пойдем скорее, есть хочется, просто ужас, я уж думала, никогда тебя не дождусь!

Как она поняла своим детским умишком или сердечком, что больше ничего не надо говорить папке, и без того изрядно битому и этим днем, и жизнью вообще? Видно, любила-таки его...