Мы сидели, на крыльце моего дома, и пили водку. Пили, молча, из тёмных, гранёных стаканов. Вот уже почти тридцать лет, из года в год, в этот день мы встречались и молча, пили водку.

За ту далёкую войну, за души ребят оставшихся среди серых, острых скал, за цинковые гробы, за слёзы и руки матерей, обнимавших эти блестящие, горькие ящики. Мы пили, молча.

Солнце скользило по стенам домов, медленно пряталось где-то там далеко, за городом. Мы также молча поднялись, крепко пожали друг другу руки и расстались.

Как всегда, после нашей встречи, я долго не мог уснуть, ворочался в кровати, вставал, ходил по комнате, курил на крыльце и смотрел на звёзды.

Рано утром меня разбудил телефонный звонок. Звонок, так редко звучавшего, стационарного телефона. Я поднял трубку, это был его сын. Он тихо сказал: «Дядя Андрей, папа умер. Сердце».

Я упёрся взглядом в гранёные стаканы и в недопитую бутылку водки. Солнце выползала на крыши. Сердце стучало громко, громко, так же, как почти тридцать лет назад…