Рабочий красил на Невском фонарный столб черной пахучей краской. Светило яркое солнце. Когда я шла мимо, бо́льшая часть столба была уже покрашена, видимо, работал он давно. «Весна, теплынь, — подумала я, — а бедолага полдня вдыхает черную вонючую краску и мажет, мажет, мажет»…

Пока я ждала у светофора зеленого света, мне вдруг захотелось получше рассмотреть этого несчастного. Он был в синей аккуратной спецовке, сложен крепко, довольно молод. Взгляд его не был ни угрюмым, ни бессмысленным. Человек был сосредоточен на своем деле. Он смотрел на свой, асфальтового цвета столб и аккуратно водил по нему широкой кистью. Ему было некогда глядеть по сторонам. Покрашенная часть столба блестела. Молодой человек не был похож на Тома Сойера, красящего известью забор; его увлеченность была не демонстративной, а какой-то внутренней, скрытой; лицо его выражало спокойствие и удовлетворенность. Собственная праздность показалась мне вдруг такой бессмысленной, а резной фонарный столб — таким красивым... Мне захотелось попросить этого славного человека уступить мне по дружбе оставшийся кусочек столба.