Лафройг-ланфра и другие
Лафройг-ланфра
Йодом пахнет и ядами односолодовый туман.
Варит "винт" в подсобке усатая дворничиха.
С необьявленных войн невернувшийся ветеран -
на ступеньках Ка-семь-шестнадцать. Светлеет. Тихо
и циа́нисто в горле - миндаль, Мандельштам и штамм
дрожжей - в башке неразорвавшаяся шутиха.
Землю мёрзлую роет носом бездомный пёс,
силясь выкопать виноградную косточку Окуджавы.
И ему невдомёк, что век наш - Уроборос,
за хвостом своим гоняется для забавы -
то под осень Есениным чешет в прощальный чёс,
то из дома блочного взглянет Прекрасной дамой.
На ходу, в сбежавший, запрыгиваю трамвай,
Проездной бессрочный подтаял в грудном кармане,
Хруст под рельсами - с Аннушкой каравай
в катакомбах делят первые христиане.
И снова - разговор с собакой…
Гамлет мается. Душно – к дождю
в небе снова сбиваются в стаи
краснорожие, зиги вождю
серебристые молча кидая.
Вот и дождь, застучал по стеклу,
август в путь по кольцу провожая.
Гамлет,
в череп смотреть не с руки.
Был ли мальчик? Никто не узнает -
ни зачем приходили волхвы,
ни куда умирать уползает
сердце осени. Звёзды как вши
в небе прячутся мокром, мерцают,
присосавшись к подкорке души.
Не хлестали тебя поводком,
черенком не лупили лопаты,
Был ты радостным, глупым щенком -
вырос мудрой, угрюмой дворнягой.
То ли, Гамлет, ты мнимый больной,
то ли ехать нам к доктору надо.
Аж фонит беспредельной тоской.
Может, зря не назвали Пиратом?
Ты не дёргайся, пёс, не скули.
Ковш небесный наполнен до края.
Нам не вывернуть с этой тропы,
Значит будем, тихонечко лая,
вдоль обочин догуливать сны.
Возвращение в точку возврата
Вне времени, внутри тебя глубинка
живет себе,
живет сама собой,
и к капищам заросшая тропинка
бледнеет шрамом тем же, под травой.
Здесь все как прежде память сохранила
и луг по-прежнему без края,
и кизил
в тенистом дворике, где мать кизил варила,
колодезь, из которого ты пил,
и даже кот гуляет тот же самый,
а ты другой.
Живой среди могил.
Сюда заглядываешь с каждым годом реже,
без надобности жизни - глубина,
ведь ты меняешься,
а там стоят всё те же
просевшие, кривые ворота.
По грудь в прохладном мху -
стоят ворота,
в их складках каменных, как на устах, печать,
и вспоминаешь, вроде было что-то
на них написано,
а что - не разобрать.
